Кристина - Кэтрин Куксон
Мать, все еще разливавшая чай, не глядя на него, ответила:
— Да, у нее и так красивая кожа.
Праздничное чаепитие, которое обещало быть радостным, оказалось натянутым и довольно чопорным мероприятием, где все говорили друг другу «Благодарю» и «Нет, благодарю», и никто особо не смеялся, за исключением Дона.
Я видела, что Ронни вне себя от ярости, и когда после чая мы все расселись возле огня, я, не в силах больше переносить эту напряженную атмосферу, сказала брату:
— Как насчет того стишка, что ты сочинил о мисс Спайерс. Почитай-ка нам его, — я повернулась к матери. — Он смешной, мама, — потом снова обратилась к брату — Давай читай. Ты сказал, после чая.
Несколько смягчившись, Ронни достал из кармана листок бумаги, застенчиво оглядел комнату и объявил:
— Он называется «Молитва Мэри Эллен Спайерс», — после чего с коротким смешком начал читать:
Господь, прошу совсем я мало,
Чтоб как соседка я не стала:
Та, чуть не на виду у всех
Помадой губы мажет… грех!
Господь, почаще замечай,
Что я всегда пью только чай.
Вина — ни капли, ни чуть-чуть —
Оно — к грехам кратчайший путь.
Господь, ты береги меня
От всех мужчин, как от огня,
И не вини меня за то,
Что для меня они — никто.
Они кишмя вокруг летают,
Все обольстить меня мечтают.
Господь, закрой от них все двери —
Спаси свою бедняжку Мэри!
Побереги и от кино,
Не то б свихнулась я давно.
Я не скучаю, не грущу…
И Чарльза Бойда не пущу.
Спаси меня и от поэтов:
От них, писак-mo, толку нету,
Служить тебе я только рада,
А книжек мне совсем не надо.
Вся жизнь моя — как серый день,
Ну, а потом уйду я в тень,
Но верь, Господь, и без мужчин
Грустить мне не было причин.
Прежде чем Ронни дочитал последний куплет, Дон, Сэм и отец уже громко хохотали, и даже мать с трудом сдерживала смех, хотя и предупредила:
— Не следует писать подобные стишки, это нехорошо. Бедная мисс Спайерс.
— Да это я так, мама, шутки ради.
— Бедная женщина, — повторила мать, потом повернулась к Сэму и весело сказала — Ну-ка спой нам какую-нибудь песенку, Сэм.
Сэму уже было почти четырнадцать, но, несмотря на это, он все еще был застенчив и молчалив. Сунув руки между колен и раскачиваясь из стороны в сторону, он запротестовал:
— Ну нет, тетя Энни! Я пою плохо.
— У тебя прекрасный голос, парень. Давай спой нам что-нибудь. Ту, которую ты на днях напевал.
Сэм повернул голову и, искоса глядя на мать, робко спросил:
— Какую?
— Ну не знаю. У нее вот такая мелодия, — она промурлыкала несколько тактов.
— А, вы имеете в виду «Может, ты и не ангел»?
— Да, наверное. Давай поднимайся.
Неуклюже поднявшись, Сэм повернул стул и, взявшись за спинку, начал петь. Его голос был чистым и верным, и он затрагивал во мне какую-то струнку.
Когда песня окончилась, мы все долго хлопали, за исключением Дона, который со смехом заявил:
— Да у него голос как у маменькиного сынка.
— Ничего подобного, — отрезала мать. — У него красивый голос, тенор. Спой еще что-нибудь, Сэм.
Тот покачал головой и уже хотел было сесть, когда я тоже попросила:
— Пожалуйста, Сэм. Спой еще. Ту, что мне нравится — «Я крашу облака лучами солнца».
Он посмотрел на меня и сказал:
— Я не знаю всех слов, но я спою «Это моя слабость», ага?
И название песни, и застенчивый вид Сэма развеселили нас, и вновь стены затряслись от смеха. Сэм тоже с трудом выдавливал из себя слова песни, слезы бежали по его щекам, и, глядя на него, я подумала, спасибо, Сэм, ты, как никто другой, сделал мой день рождения более веселым.
После того как Дон и Сэм ушли, а несессер остался лежать на буфете, мы, сидя возле огня, стали решать, что делать с подарком.
— Ничего здесь особо не поделаешь, — заявил отец, — если мы хотим обойтись без неприятностей.
— Но я не хочу, чтобы она принимала этот подарок, — проговорила мать.
— И я тоже, — вставила я.
— Отдай назад, — сказал Ронни, которого при мысли о подарке Дона вновь охватил гнев.
Хотя отец и решил оставить все как есть, однако сказал:
— Но учти: это последний его подарок, больше от него ничего не бери.
— Я не буду им пользоваться, — заявила я. — Когда захочет, пусть приходит и забирает.
Но позднее, когда я отнесла несессер в свою комнату и взглянула на него при свете свечи, подумала: «О, если бы я могла пользоваться им». Он был так красив: вот если бы его купил мне отец или мама, или… Сэм. Но у того никогда не было и пенни.
Я легла в постель и, как ни странно, стала думать о Сэме. О Сэме и его приятном голосе. Этим летом он кончил школу и хотел, по возможности, устроиться на какую- нибудь ферму. В нашем районе шансов найти такую работу почти не было, но Сэм как-то сказал матери, что он не против поискать где-нибудь и подальше, хотя, как он добавил, ему будет очень не хватать нас. Сэм был хорошим парнем. Мысли о нем были приятны мне и легки и не бередили душу, как это случалось, если я думала о Доне или даже о нашем Ронни.
Не знаю, как долго я спала, когда вдруг услышала голос Прита.
— Кристина, я хочу поговорить с тобой.
Ронни не приходил в мою комнату по ночам несколько месяцев, и я решила, что он избавился от этого своего глупого желания беседовать со мной в такой неурочный час, но вот опять я слышала его шепот.
— Кристина… Кристина.
— Что такое? — я села, завернувшись в одеяло, и Ронни повторил:
— Я хочу поговорить с тобой, — он протянул руку, но я отпрянула от него. Ночь была совсем светлой, и я видела его лицо — бледное, с темными блестящими глазами.
— Не пользуйся тем подарком, ладно?
— Конечно, не буду, я так и сказала. Зачем ради этого было будить меня?
Сидя на корточках, он наклонился ко мне и проговорил:
— Когда он вот так подмазывается к тебе, я чувствую, что могу убить его. Тебе он не нужен, правда?
— Нет, я уже говорила тебе. И послушай, Ронни, — воскликнула я торопливо, — если отец или мать узнают о том, что ты ходишь сюда по
