Порочный красный - Таррин Фишер
– Леа, – сухо говорит Калеб, – это Кэмми Чейс. – Няня улыбается самодовольной улыбкой, при этом один уголок ее рта опускается. Она мне тоже не нравится.
– А это Сэм Фостер.
Сэм протягивает мне руку.
– Здравствуйте, – медленно произносит он, глядя мне в глаза, отчего мне становится не по себе. Я замечаю, что его ладонь шершава и мозолиста – для меня это непривычно. У мужчин моего круга гладкие руки, руки бизнесменов, вся работа которых заключается только в быстром печатании на клавиатуре компьютера. Он не сразу отпускает мою руку, и мне приходится прервать рукопожатие первой.
Я спрашиваю, не хотят ли они чего-нибудь выпить. Сэм отказывается, но Кэмми дерзко улыбается мне и просит принести ей минеральной воды «Перье». Я смотрю то на нее, то на ее нанимателя, гадая, не сделает ли он ей замечание за такое бесцеремонное требование, но он разговаривает с Калебом и ничего не замечает. Я решаю проявить терпимость. Я все равно не найму ее, так что почему бы перед тем, как отправить ее восвояси, не дать ей выпить несколько глотков «Перье»?
Я иду на кухню и возвращаюсь с подносом, на котором стоит зеленая бутылка газированной «Перье», стакан и две банки ледяного пива – одна для Калеба и одна для Сэма, – хотя он и отказался от моего предложения выпить. Они глядят на меня, когда я ставлю поднос на стол.
Как только я сажусь, Кэмми смотрит на меня и спрашивает:
– У вас не найдется ломтика лайма?
У меня едва не отвисает челюсть. Наверняка после такого Сэм что-нибудь скажет ей. Но он только вежливо улыбается мне и не обращает никакого внимания на несуразную просьбу этой маленькой ведьмы.
– У нас есть лаймы в нижнем ящике холодильника, – заявляет Калеб. Я сердито смотрю на него, недовольная тем, что он поощряет подобное поведение со стороны кандидатки в наши прислуги, и встаю, чтобы принести лайм.
Когда я возвращаюсь с аккуратным ломтиком лайма, Кэмми берет его у меня, даже не сказав спасибо.
Я раздраженно сажусь и даже не даю себе труда улыбнуться.
– Итак… – говорю я, отвернувшись от Кэмми и переключив все свое внимание на Сэма, – откуда вы знаете моего мужа?
У Сэма делается растерянный вид. Он сдвигает брови и смотрит то на Калеба, то на меня.
– Я его не знаю, – отвечает он. – Это наша первая встреча.
Калеб, сидящий развалясь на двухместном диванчике, как будто он находится в гостях у своих старых друзей, понимающе улыбается мне. Мне знакома эта улыбка. Он забавляется за мой счет.
Я обвожу взглядом их лица, и до меня начинает медленно доходить. Бесцеремонное поведение Кэмми, ее дорогая одежда…
Я пытаюсь не показать своего шока, когда все вдруг встает на свои места. Мы проводим собеседование не с Кэмми – на место няни Эстеллы претендует не она, а Сэм!
По их лицам я вижу, что они поняли мою ошибку. Это вызывает у меня чувство неловкости и досады. Эта маленькая блондинистая сучка, которую я теперь вижу в новом свете, поскольку знаю, что она владеет своей собственной компанией, улыбается, впервые демонстрируя свои зубы. Она явно радуется моему промаху. Сэм немного смущен. Он вежливо отводит от меня взгляд, и я прочищаю горло.
– Похоже, я все перепутала, – великодушно признаю я, хотя внутренне киплю от злости.
Они все смеются – громче всего Кэмми, – затем Калеб поворачивается к Сэму.
– Расскажи мне, какой у тебя опыт, – говорит он.
Сэм принимает вызов и рассказывает о своей квалификации и опыте в области ухода за детьми. Он учился в Университете Сиэтла, где получил степень магистра по детской психологии. Затем два года практиковал, но потом понял, что ему не нравится быть психологом, поскольку общение при этом слишком холодно и безлично. И решил перебраться туда, где всегда солнечно – в южную Флориду, – и получить еще одну степень, на сей раз в области музыки, которую он намерен использовать, когда откроет реабилитационный центр для детей, подвергавшихся жестокому обращению.
– Музыка исцеляет, – говорит он. – Я видел, что она может сделать для психически надломленного ребенка, и хочу активно использовать ее в своем реабилитационном центре, но сначала мне надо получить степень в ней.
– Выходит, – скептически замечаю я, хотя и не собиралась вкладывать в свои слова такой явный скепсис, – вы учились семь лет, чтобы получить степень магистра, а теперь хотите работать няней?
Калеб прочищает горло и убирает руки со спинки дивана, где они лежали.
– Леа хочет сказать – не лучше ли тебе было бы работать психологом неполную рабочую неделю, пока ты будешь учиться? Почему ты хочешь работать няней, если психолог зарабатывает больше?
Я задираю нос и жду ответа.
Сэм нервно смеется и потирает свою бородку.
– Вообще-то психологическая практика не дает человеку золотых гор, если вы понимаете, о чем я. Я сделал это по другим причинам, не по денежным соображениям. И мои услуги по уходу за детьми обходятся недешево, – честно признается он. – Заметьте, что я сижу в вашей гостиной, что является значительным шагом вперед по сравнению с американским средним классом.
Я фыркаю, когда он заговаривает о наших деньгах. Меня учили, что говорить о таких вещах – это дурной тон.
– У меня есть дочь, – добавляет он. – Два года назад мы с ее матерью разошлись, но вы понимаете, что я хорошо разбираюсь в уходе за младенцами.
– А где сейчас твоя дочь? – спрашиваю я.
Калеб бросает на меня предостерегающий взгляд, но я не удостаиваю его вниманием. Мне не хочется, чтобы по моему дому бегала какая-то трудная девчонка, когда Сэм будет брать ее к себе. К тому же она может чем-то заразить ребенка. Но в свете моей недавней эскапады я не могу указать на это.
– Она живет в Пуэрто-Рико со своей матерью, – отвечает он.
Я представляю себе экзотическую красавицу-латиноамериканку, которая делила с Сэмом
