Хороши в постели - Дженнифер Вайнер

Я узнала, что я толстая, когда мне было двенадцать. Это сказал мой отец, указывая на внутреннюю сторону моих бедер и нижнюю часть рук теннисной ракеткой. Мы играли, я раскраснелась и вспотела, светясь от радости движения.

– Тебе нужно будет следить за весом, – сказал он мне, ткнув меня ручкой ракетки так, что лишняя плоть задрожала.

Мужчины не любят толстых женщин.

И хотя это было не совсем правдой – были и мужчины, которые меня любили, и люди, которые уважали меня, – я несла его слова в свою взрослую жизнь как пророчество, рассматривая мир через призму моего тела и предсказания моего отца.

Я научилась держать диету и, конечно же, обманывать диету. Я научилась чувствовать себя несчастной и пристыженной. Уклоняться от зеркал и мужских взглядов, напрягаться из-за оскорблений, которые, как я всегда думала, должны были последовать. Например, командир отряда девочек-скаутов предлагал мне морковные палочки, в то время как другие девочки получали молоко и печенье; а благонамеренный учитель в школе спрашивал, не думала ли я об аэробике.

Я научилась дюжине трюков, чтобы стать невидимой. Как держать полотенце обернутым вокруг живота на пляже (но никогда не плавать), как растворяться в заднем ряду любой групповой фотографии (и никогда не улыбаться), как одеваться в оттенки серого, черного и коричневого, как избегать видеть свое отражение в окнах или в зеркалах, как думать о себе исключительно как о теле – более того, как о теле, которое не дотянуло до отметки, которое стало чем-то ужасающим, непривлекательным, нелюбимым.

Существовала тысяча слов, которые могли бы описать меня – умная, забавная, добрая, щедрая. Но слово, которое я выбрала, – слово, которое, как я верила, мир выбрал для меня, – толстая.

Когда мне было двадцать два, я вышла в мир в невидимой броне, точно зная, что в меня будут стрелять, но твердо решив, что меня не сразят.

Я получила замечательную работу и в конце концов влюбилась в мужчину, который, как я думала, будет любить меня всю оставшуюся жизнь. Он этого не сделал. А потом – совершенно случайно – я забеременела. И когда моя дочь родилась почти на два месяца раньше срока, я узнала, что есть вещи похуже, чем не любить свои бедра или задницу.

Есть более жуткие вещи, чем примерка купальных костюмов перед тройными зеркалами в универмаге. Гораздо страшнее наблюдать, как твой ребенок борется за дыхание в стеклянном боксе, а ты не можешь к нему прикоснуться. Гораздо ужаснее представить себе будущее, в котором твоя дочь не будет здоровой или сильной.

И в конечном счете я узнала, что есть утешение. Утешение в том, чтобы обратиться к людям, которые тебя любят, утешение в том, чтобы попросить о помощи, и в том, чтобы понять наконец, что меня ценят. Что я любима, даже если я никогда не буду меньше шестнадцатого размера, даже если в моей истории нет идеального голливудского счастливого финала, где я теряю тридцать килограммов и прекрасный принц решает, что все-таки любит меня.

Правда в том, что я хороша такой, какая есть. Все это время со мной все было в порядке. Я никогда не буду худой, но я буду счастлива. Я буду любить себя и свое тело за то, на что оно способно – за то, что оно достаточно сильное, чтобы поднимать вещи, ходить, ездить на велосипеде в гору, обнимать людей, которых я люблю, и лелеять новую жизнь. Я буду любить себя, потому что я крепкая. Потому что я не сломалась – и не сломаюсь.

Я буду наслаждаться вкусом еды, наслаждаться своей жизнью. А если прекрасный принц никогда не появится – или, что еще хуже, проедет мимо, бросив на меня холодный и оценивающий взгляд, и скажет, что у меня красивое лицо, но мне бы задуматься о программе для похудения, – я смирюсь с этим.

И самое главное, я буду любить свою дочь, независимо от того, большая она или маленькая. Я скажу ей, что она прекрасна. Я научу ее плавать, читать и кататься на велосипеде. И я скажу ей, что независимо от того, будет ли у нее восьмой или восемнадцатый размер, она может быть счастливой, сильной и уверенной в том, что найдет друзей, успех и даже любовь.

Я прошепчу это ей на ухо, когда она будет спать. Наша жизнь – твоя жизнь – будет необыкновенной.

Я дважды перечитала статью. Поправила знаки препинания и многочисленные опечатки. А потом удовлетворенно потянулась, положив ладони на поясницу. Я посмотрела на своего ребенка, который начинал походить на настоящего младенца человеческого вида, а не на какой-то миниатюрный, колючий гибрид фрукта и человека.

Я посмотрела на себя: бедра, грудь, ягодицы, живот, все проблемные зоны, глядя на которые я когда-то отчаивалась, тело, которое вызывало у меня такой стыд, и улыбнулась. Несмотря ни на что, со мной все будет в порядке.

– У нас обеих, – сказала я Джой, которая не пошевелилась.

Я позвонила в справочную, а затем набрала нью-йоркский номер.

– Здравствуйте, редакция «Мокси», – раздался жизнерадостный голос секретаря.

Мой голос ни на мгновение не дрогнул, когда я попросила главного редактора.

– Могу я поинтересоваться целью звонка? – пропела секретарь.

– Меня зовут Кэндис Шапиро, – проговорила я. – Я бывшая девушка ведущего вашу колонку «Хороши в постели».

Я услышала резкий вздох на другом конце провода.

– Вы К.? – прошептала девушка.

– Кэнни, – поправила я.

– О боже! Вы, настоящая?

– Во плоти, – хмыкнула я.

Это было даже забавно.

– Вы родили ребенка? – спросила секретарь.

– Именно это я и сделала, – улыбнулась я. – Сейчас она рядом, спит.

– Ой, ничего себе, – пробормотала девушка. – Знаете, нам всем было так интересно, чем все закончилось.

– Я поэтому и звоню, – ухмыльнулась я.

20

Что хорошо в церемониях наречения еврейских новорожденных девочек, так это то, что они не привязаны к определенному времени. Мальчикам надо сделать обрезание в течение семи дней. Девочке ты можешь провести церемонию в шесть недель, три месяца, когда угодно. Это новая услуга, немного в свободной форме, и раввины, которые нарекают детей, как правило, сговорчивы, как люди Новой эпохи.

Джой была наречена тридцать первого декабря, прекрасным зимним утром в Филадельфии. Одиннадцать часов утра, а за этим последовал поздний завтрак.

Моя мать была в числе первой волны