Спаси меня - Сарра Мэннинг
Фантастическое обаяние и улыбка, от которой становится светлее – пустая банальность, если только вы говорили не о Мо Блум, а если о ней, то была чистая правда. Она была солнцем, вокруг которого радостно вращались остальные члены семьи. Мо отличалась добротой и великодушием, и в то же время все знали, что с ней шутки плохи. Далеко за семьдесят, с протезом бедра, она погналась за мужчиной, который пришел за букетом красных роз и хотел сбежать, не расплатившись.
– Нельзя доверять мужчине, который покупает красные розы, – пропыхтела она, когда продавец рыбной лавки на углу остановил злоумышленника, вылив на него ведро помоев. – От такого добра не жди.
Она боготворила внуков: Уилла, Роуэн, потом – Сейдж, а еще позже – Сэма и Гарри, близнецов Роуэн. Клиенты обожали Мо, а муж, Берни, просто души в ней не чаял. За шестьдесят лет совместной жизни Берни с Мо провели врозь всего три ночи – когда она рожала Амариллис, мать Уилла, единственным бунтарским поступком которой за всю жизнь стала просьба «если вас не затруднит, называйте меня Мэри».
Когда Мо умерла от рака поджелудочной железы – сгорела за три недели, – для всего семейства как будто погас свет. Жизнь повернулась к ним своей самой неприглядной стороной. Даже цветы в магазине утратили свой аромат.
Берни превратился в жалкую тень самого себя. Не выдавая своих чувств, он надевал костюм и приходил на работу, но без любимой его жизнь утратила искру, блеск в глазах пропал. Через три недели после похорон жены он мирно скончался во сне. Когда ушел и Берни, из семьи словно вынули сердце и душу. Мэри не могла заполнить пустоту, которую оставила после себя Мо. И уж тем более не мог заменить Берни ее второй муж Ян, отец Сейдж и отчим Уилла с Роуэн.
Роуэн хватало забот со своей семьей, а восемнадцатилетняя Сейдж была оглушена горем. Разгребать многочисленные проблемы бизнеса, которые при живых бабушке и дедушке решались сами собой, пришлось вернувшемуся из Нью-Йорка Уиллу, который сидел на антидепрессантах, не справляясь со своими собственными.
Финансовая сторона выглядела удручающе. До встречи с Берни Мо работала бухгалтером в компании, организующей праздники. После замужества она взяла на себя бухгалтерию и все шестьдесят лет следила за каждым пенсом.
Мэри делала все, что могла, хотя больше понимала в цикламенах и цинниях, чем в цифрах. К тому же их бухгалтер ушел на пенсию сразу после смерти Мо. Мэри забыла подать документы в Регистрационную палату и получила штраф. Уилл, который привык иметь дело с куда большим количеством нулей, неохотно согласился взять на себя счета, но только до тех пор, пока Мэри не найдет бухгалтера.
Сейчас он просматривал последнюю папку, заполненную Мо, только чтобы не переходить к журналу за текущий год, который Мэри начала вести в январе и благополучно забросила в феврале. Зато она вложила туда кучу квитанций и непонятных бумажек с цифрами, просто чтобы показать, что старается.
Назавтра Уилл планировал отвезти всю эту ахинею бухгалтеру из Кэмдена, которого ему порекомендовали. Флору придется взять с собой. Только вот как выманить ее из-под стола на встречу с бухгалтером, если она отказывается даже выйти по нужде, он пока не придумал.
Неожиданно для себя он услышал цокот когтей по деревянному полу, и Флора показалась из-под стола. Уилл не осмеливался даже моргнуть. Держась как можно ближе к стене, собака прошла по комнате, добралась до прихожей и села перед входной дверью.
Уилл вскочил и вышел в прихожую. Собака посмотрела на него изучающим взглядом – впервые с момента своего прибытия.
– Ты хочешь гулять? – ласково спросил он.
Глупый вопрос – она определенно хотела.
На приставном столике возле двери лежали потертый поводок, пакеты для уборки за собаками и кулечек с лакомством, оставленные девушкой из приюта. Уилл схватил амуницию, встал на четвереньки и подполз к терпеливо ожидающей Флоре.
Он не хотел возвышаться над собакой, чтобы та вновь не спряталась под стол, и решил, что нужно находиться на ее уровне. Пристегивая поводок, он нечаянно задел собаку рукой, и она дернулась.
– Извини, Флора, – пробормотал он, – я больше не буду.
Собака встала и начала спускаться по лестнице, осторожно ставя лапы. Открывая дверь, Уилл молился, чтобы его не заметили из магазина. Судьба сжалилась над ним: перед витриной, где стояли вокруг старого велосипеда ведра с цветами, не было ни души.
Уилл думал, что Флора задерет ножку у первого же столба, но нет. Деревья, мимо которых они проходили, ей тоже не понравились. Она целеустремленно трусила вперед, поджав хвостик.
– Ну же, Флора, давай, сколько можно терпеть, – в отчаянии прошептал Уилл.
Лишь когда они вышли на травянистую полянку, Флора присела (он только сейчас вспомнил, что задирать ножку свойственно кобелям) и оросила английскую землю. Она сделала это с таким робким выражением, что Уилл отвернулся, не желая ее смущать.
Лишь на третьем газоне Флора наконец сходила по более важному делу. Уилл никогда не думал, что его так обрадуют собачьи какашки, которые надо собирать в пакетик.
Они находились на равном расстоянии между дворцом Александры с прилегающим к нему парком и старой железной дорогой, превратившейся в тропу, которая вела в Хайгейт-Вудс, а Уилл где-то вычитал, что стаффордширские бультерьеры должны гулять каждый день не менее часа, однако Флора имела на этот счет свое мнение. Она развернулась на сто восемьдесят градусов и потянула Уилла назад к дому.
Оказавшись в квартире, собака вновь нырнула в укрытие. Уилл вздохнул и пошел за старыми полотенцами и одеялами. Если хочет сидеть под столом, пусть ей будет комфортно.
Так прошло два дня. Встречу с бухгалтером он отложил до лучших времен. Когда он брал в руки поводок, Флора осторожно выходила в коридор. Но в пятницу утром Уилл и Роуэн должны были встретиться с клиентом в Шордиче. Он боялся оставлять Флору в одиночестве на несколько часов и брать ее с собой тоже не хотел. Оставалось одно.
– Боже всемогущий, какой здоровенный пес! – воскликнул Ян, когда Уилл вошел в магазин, таща за собой едва передвигающую ноги Флору.
Ян, затянутый в лайкру, раскраснелся, а поредевшие волосы блестели от пота – явно уже закончил свою ежедневную десятимильную гонку на велосипеде.
– Это не он, а она, и она не здоровенная, а ширококостная, – вступился за Флору Уилл.
В это время из подсобного помещения вышла
