Право на одиночество
Шла четвёртая неделя работы Вики в должности секретаря Максима Петровича. Время было обеденное, и я предложила ей вместе сходить в столовую.
– Нет, спасибо, Наташ, – она вежливо улыбнулась. – Я сегодня на разгрузке.
Пожав плечами, я вышла в коридор. И уже почти дошла до лестницы, как вдруг вспомнила, что забыла кошелёк.
Вернувшись, я сразу услышала грохот и крики в кабинете Громова. Даже не успев подумать, я бросилась к двери, распахнула её и…
– Максим Петрович, что тут…
В жизни так не удивлялась, как в тот момент. Представшая моему взору картина просто потрясала: половина бумаг со стола валялись на полу, даже фотографии дочерей постигла та же участь, стулья перевёрнуты, и посреди этого безобразия – восседающая на столе Вика с размазанной помадой и наполовину расстёгнутой блузкой. Обернувшийся на мой крик Громов тоже выглядел не лучше – Викина помада была у него на всём лице и на вороте рубашки, волосы всклокочены, физиономия красная.
В тот момент в моей душе что-то рухнуло. Я даже была не в силах что-либо сказать. Неужели Максим Петрович, которого я так уважала, опустился до банальной интрижки с секретаршей? Да ещё и в своём кабинете!
– Я пойду, – наконец выдавила из себя я. Отвернулась. И вдруг сзади раздался грозный рык:
– Стоять!!
Громов схватил меня за руку – видимо, чтобы не убежала. А после его крика я очень даже хотела смыться, и как можно скорее…
– Наташа, пожалуйста, подожди меня здесь, – сказал он уже спокойнее. – Вика, а с вами мы выйдем.
И они действительно вышли. А я осталась стоять посреди этого разгрома, недоумевая и нервничая.
Через пару минут Громов вернулся. Один, без помады на лице и с приглаженными волосами.
Он закрыл дверь и уставился на меня. В его взгляде было что-то очень странное. А я просто не знала, что сказать.
– Наташа, – Максим Петрович сделал шаг вперёд. Я даже не знаю, как так получилось, но я вздрогнула и отшатнулась.
Второй шаг в сторону я сделать не успела. Громов сорвался с места и, подбежав ко мне, обнял изо всех сил.
Я отбивалась. Даже не понимая, зачем. Просто мне хотелось вырваться и уйти, чтобы не видеть этого жуткого разгрома, не видеть своего начальника, который оказался таким же похотливым, как остальные мужчины. Я билась раненой птицей в его объятиях, а Максим Петрович всё сильнее прижимал меня к себе. Но прикосновения его не были нежными – наоборот, они больше походили на металлические тиски.
– Пожалуйста, – наконец прошептал Громов мне на ухо, пока я тщетно пыталась оттолкнуть его, – пожалуйста, не думай так обо мне. Только не ты. Кто угодно, только не ты.
Эти слова меня отрезвили. Я перестала сопротивляться и подняла голову.
В глазах Максима Петровича я увидела смущение, обиду и боль.
– Как… не думать? – прошептала я.
Громов ослабил хватку. Теперь я почувствовала нежность его рук, одна из которых гладила меня по щеке.
– Ты ведь решила, что мы с Викой тут… – он запнулся.
Я вздохнула.
– Максим Петрович, но я же видела, какой в комнате разгром, видела помаду на вашем лице…
Теперь уже вздохнул он.
– Наташа, разве мы с Викой целовались, когда ты вошла?
– Нет…
– Вот именно. Она пыталась меня соблазнить, а я… я слишком много ей позволил, не хотел быть грубым. Вика оказалась девицей напористой. И если бы ты слышала чуть больше, чем видела, то поняла бы, что я перед твоим приходом орал на неё нехорошими словами. Я уволил Вику, Наташа. Честно говоря, я и так слишком долго её терпел, – он поморщился. – Но она правда хороший секретарь, думал, дотерплю до возвращения Светы. Но это…
Я уже почти не слушала.
– Так значит, вы не?.. – прошептала я, глядя на Громова с надеждой. Он вздохнул и покачал головой.
– Мне невыносимо думать, что ты так всё про меня решила.
– Почему? – тихо спросила я, глядя в его огорчённые глаза.
Несколько секунд Громов молчал. И почему-то мне стало очень больно… и стыдно.
– Я очень дорожу твоим мнением. И твоим уважением. И когда ты ворвалась сюда… я по глазам понял, что ты подумала. Пусть кто угодно так думает, только не ты. Наташа! Ты веришь мне?
Его глаза были так близко. Странно, что я вообще подумала такую глупость. А кое-кто ещё проницательной меня называл! Ха. А я просто дура ревнивая.
– Верю.
Радостный вздох вырвался из груди Максима Петровича. Он улыбнулся. А потом прижал меня к себе изо всех сил, тихо приговаривая:
– Девочка моя, хорошая моя. Как же я рад.
– Максим Петрович, – буркнула я где-то из его подмышки, – я сейчас задохнусь. И… зачем так крепко обнимать? Вы мне рёбра переломаете…
Нет, частое общение с Аней не идёт мне на пользу. Вон как начальство перепугала! Тут же отпустил, в глазах – тревога.
