Исцели меня
- Снимай сорочку. Обернешься полотенцем.
- В смысле? У меня под ней ничего нет, ну кроме трусов.
- И что?
- Я там голая, вот что.
- Иногда ты меня удивляешь, Соня, - проводит полотенцем по моим ногам. Другим начинает вытирать мокрые волосы. - Ты хоть и бывшая, но модель. За столько лет не привыкла раздеваться перед камерой?
- У меня нет ни одной фотографии в стиле ню. И если я рекламировала белье, это не значит, что я перед кем-то щеголяла голой, - обиженно бросаю я.
- А давай для разнообразия мы не будем ссориться. И я не кто-то. Передо мной можно и раздеться, - резко подхватывает меня на руки и несет к выходу. Я же вновь утыкаюсь в плечо, крепко обняв его за шею.
- И все же, почему от тебя пахнет мятой?
- Я же вроде как ее ел. А вообще – это всего лишь туалетная вода.
- Раньше от тебя пахло по-другому. Мне нравится этот запах.
- Это афродизиак, я специально им облился, чтобы ты пускала на меня слюни.
- Шутишь? - чуть отстранюсь от него, заглядывая глаза.
- Ну, тебе же удобнее думать, что это правда. Так проще оправдать внезапную тягу к бородатому дядьке.
- Я тебя так не называла, - от чего-то становится смешно.
- Но примерно так и думаешь.
- Глеб, ты что здесь делаешь? - резко поворачиваю голову на папин голос. Бестужев же чуть приостанавливается. - А что вы…Соня?
- И тебе доброй ночи, Виктор. Мы совершали свадебный обряд в воде. Иван Купала профукали, вот сейчас порезвились вдоволь. Жди скоро внуков от любимой дочки.
Папиного ответа Глеб не дождался. Молча продолжил свой путь. Я же, выглядывая из объятий Бестужева, смотрела на папу и почему-то испытывала непреодолимое желание показать ему язык. Наверное, мозг окончательно помахал мне рукой.
- Дежавю. Ты мокрая и снова на постели, - невесело произносит Глеб, как только укладывает меня на кровать.
- Ну не такая уж и мокрая, - прикрываюсь полотенцем. Смотрю на него и хочется смеяться. Ну уж очень непривычно видеть его почти обнаженным, в одних мокрых трусах.
- Я на минут десять отойду, - громко произносит Глеб, забирая свою одежду. - Кое-что решу. Что тебе подать?
- Ничего, - хватаю его за руку. - Можно Варя останется со мной, пожалуйста. Мне она очень нужна. Она не виновата в том, что я никому ничего не говорила.
- Она виновата в том, что врала мне.
- Но ведь по моей просьбе. Ну, пожалуйста, Глеб. Мне она вот сейчас очень нужна, да и вообще. Вот она мне все и подаст. Можно?
Кажется, я впервые смотрю на него глазами просящего котенка. Забавно, но в какой-то момент я чувствую, что он сдается.
- Можешь позвать ее, - соглашается Бестужев и идет со своими вещами к двери.
- Глеб, - окрикиваю его у самой двери. - Только не зови врача, хорошо? Пожалуйста.
- Я посмотрю.
Не знаю, что там «посмотрел» Бестужев, но Варя была уже через минуту в моей спальне. Злиться на то, что это она сообщила обо всем Бестужеву – не получилось. Сейчас я нахожусь в каком-то немного блаженном состоянии, несмотря на боль в голове. Без лишних слов Варя помогла мне переодеться и, в сотый раз извинившись передо мной, покинула комнату, как только в нее без стука зашел уже полностью одетый Бестужев. Перевожу взгляд на часы - половина двенадцатого. «Десять минут» для Глеба вылились почти в полчаса.
- Она теперь тебя боится.
- Это хорошо, что боится. Страх – одна из самых сильных эмоций, - присаживается ко мне на кровать. Лицо у Бестужева при этом явно угрюмое. - Завтра в три часа я договорился с клиникой. Там очень хороший невролог. Не тот, который смотрел тебя в прошлый раз. К сожалению, раньше трех никак не получится. Я зайду за тобой в два часа.
- Ты сейчас уезжаешь? Куда?
- Нет, я остаюсь на ночь здесь. В часов одиннадцать поеду по делам и вернусь около часа.
- Понятно.
- А ты вообще спишь? - тянет руку к моему лицу и заправляет выбившуюся прядь волос за ухо. При этом меня не покидает чувство, что он смотрит на мои синяки под глазами. От чего-то становится не по себе и желание схватить косметичку и замазать нижние веки тональником, становится невыносимым. - Соня?
- Сплю. По вечерам и по утрам. Ночью не очень получается.
- У меня есть хорошая таблетка. Обезболивающее. Оно сильное, но не бойся, привыкания не вызывает. Я сейчас его тебе принесу. Выпей его и постарайся заснуть, хорошо? Тебе надо отдохнуть.
- Ага, - киваю в ответ и наблюдаю за тем, как Глеб встает с моей кровати.
Буквально через минуту он вернулся с таблеткой и стаканом воды. Признаваться в том, что я знаю, что это за «обезболивающее» - желания нет. Равно как и нет желания говорить, что эта синяя таблетка хорошо знакомого мне снотворного – на меня не подействует. Знаю, плавала. Наверное, поэтому я без единого вопроса запиваю ее водой и опускаю голову на подушку.
- Спокойной ночи.
- Спокойной, - тихо произношу в ответ, смотря на то, как Бестужев тянется к ночнику.
***
Ровно час, судя по времени на мобильнике, я считаю овец, а по факту думаю. Очень много думаю. Скачущие мысли просто раздражают. И дико страшно осознавать, что будет завтра, хотя уже сегодня. Перед глазами так и видится, как врачи собираются в кучу и, пряча от меня взгляды, принимаются обсуждать то, что нашли в моей голове. И ведь не скажут правду в лоб. Будут ходить и юлить. Хуже всего осознавать то, что с таким диагнозом я точно буду не нужна никакому Бестужеву, чтобы он тут ни говорил про «хорошо». Он не дурак. Если с инвалидом еще можно сделать то, что делают с обычными женщинами, то с умирающей девицей – нет. Странно осознавать, что мне нравится внимание Бестужева. Но, к сожалению, это так. Нравится. И да, чтобы я ни говорила, сейчас я как никогда понимаю, что не хочу этого лишаться.
Заснуть. Да как же тут заснуть? Кажется, уже и голова так не болит, как давят мысли. Дай мне сейчас убойную дозу снотворного – все равно не засну. За ворохом мыслей я пропустила тот момент, когда именно дверь в спальню приоткрылась. Поняла, что не одна только когда на кровать сел Бестужев. А это точно он, судя по едва уловимому запаху мяты. Глаза открывать не хочу, да и нет смысла, в темноте я увижу разве что очертания. Ну и, пожалуй, самое главное – мне просто не хочется признаваться ему, что я не сплю.
