Его маленькая слабость
— Я вас чем-то расстроила? — спрашивает тихо.
Игнорируя вопрос, наклоняюсь, чтобы оценить ожоги. Над резинкой трусов отчетливо виднеется обожженная полоса. Прямо там, где еще ночью были мои губы. Словно клеймо.
Это бесит. Будто это я виноват, что ей больно.
— Вы не ответите?
— Не расстроила, — отсекаю.
— Но я же чувствую: вы напряжены, будто я сделала что-то не то. У вас голос совсем другой...
Удивленно смотрю на свои пальцы, что завороженно застыли перед мягким хлопком. Отдергиваю руку.
— Снимай трусы. Обмойся. Я пока схожу за чистым бельем, — приказываю и выхожу из ванной.
Пока еще могу.
Чувствую, как кровь будоражит сам факт, что она у меня в душе полностью обнаженная. Да что ж за хрень? Может, просто взять ее, чтобы это чертово предвкушение перестало тянуть жилы? Изврат какой-то.
Вхожу в соседнюю со своей комнату.
Для незрячей девчонка весьма аккуратна. Каждая вещь в этой комнате лежит на своем месте. Словно под линеечку.
Подхожу к будуару, рядом с которым на полу стоит потрепанная дорожная сумка. На столике в стройный рядок лежат резинки для волос, расческа, станок для бритья, коробок ватных палочек, маникюрный набор и много других полезных мелочей, некоторые из которых вызвали у меня неуместный приступ тревоги.
Невольно прикрываю глаза. Неторопливо веду ладонью над разложенными тут предметами, едва касаясь их кончиками пальцев. Пытаюсь воссоздать в своем сознании, что значит «видеть» на ощупь. Шумно выдыхаю, открывая глаза.
А если учесть, что она сирота... И память потеряла... И ни одного родного человека рядом...
Терпеть не могу тему одиночества. Аж захотелось налить себе стаканчик.
Такую беспомощную — и на улицу?
Опускаюсь на банкетку у трюмо. Запускаю пятерню в волосы. Не думай об этом! Не думай! Тебе не должно быть до нее дела. На улице живет столько беспомощных людей... Женщины, дети, старики. Что, всех в дом потянешь, мать Тереза?
Чувствуя явное раздражение из-за своих двойственных желаний, ныряю рукой в дорожную сумку. Вынимаю жменю шмоток и бросаю на кровать. Ширпотреб какой-то. Она в этом ходит? Лара хороша. Могла бы и купить немощной подруге что-то поприличней.
Еще один заход в сумку, и моему взгляду является нечто знакомое. Золотистое платье-мини. Униформа клуба «Голд». Сшитое на заказ для миниатюрной барменши. То самое, которое я тогда с нее срывал...
Мой организм тут же откликается на хранящую воспоминания вещицу. Однако... Непонимающе кривлю губы, распрямляя платье. Рваное. В душу закрадывается неприятное чувство. Это ведь не я сделал? Вроде я тогда не настолько перебрал...
Зачем-то заглядываю внутрь платья, и руки непроизвольно вздрагивают. Внутри ткань немного светлее, чем снаружи. Поэтому там отчетливо проявляются кровавые пятна. Буквально все платье в крови! Что за...
Забыв, зачем вообще пришел в эту комнату, возвращаюсь в свою. С грохотом открываю дверь в ванную. Зачем-то сжимаю перед собой окровавленное платье и с ходу задаю вопрос:
— Какого числа ты попала в аварию?
— Что? З-зачем...
— Ответь!
— П-пятого. Декабря. Мне сказали, что меня рано утром привезли в больницу.
Мне нечего сказать...
Я беседовал с бухгалтером и обнаружил нехилую дыру в бюджете, в очередной раз организованную моей сестрой, после того как я начал контролировать ее карманные расходы. Но не деньги меня расстроили, заставив охмелеть человека, который обычно не ощущает градуса. После недолгих изысканий и пары звонков старым знакомым я узнал, на что моя сестрица спускает деньги. Дурь.
Мой отчим — отец Ларисы — сторчался. И мы оба знали, что ее ждет, если она не прекратит. Но как помочь ей, я не знал. Вот и перебрал, пока раздумывал.
Пятого декабря.
А потом сдуру тронул ту, которой планировал втихаря восхищаться. Издалека. Не прикасаясь. Но я ведь животное. Не зря у меня было ощущения, что я причастен к ее боли. Рано утром... Значит, это она от меня так сбежать хотела, что...
Дьявол!
Нечто, напоминающее чувство вины, скрутило органы в тугой узел. Зачем оставалась так безропотно, если боялась меня? Я же не маньяк какой! Почему не отказала?!
Поднимаю взгляд на Аню. Влажные пальчики судорожно сжимают какую-то мокрую тряпку, явно желая спрятать обнаженное тело от недобрых глаз. Моих недобрых...
Хватаю с крючка большое полотенце. Подхожу ближе и сгребаю девчонку в охапку. Несу в ее комнату.
— Знаете, я бы... хотела уйти. Лариса говорила, что я не стану обузой, но...
— И куда же ты пойдешь? — перебиваю я, когда мы входим в ее комнату.
— В больнице говорили про интернат...
— Искать его как будешь? На ощупь?! — раздражаюсь.
Девочка вздрагивает в моих руках. И я сжимаю зубы, осознавая, что перебарщиваю.
— Со мной останешься. Ты сказала, врачи обещали, что все восстановиться должно. Вот тогда и уйдешь.
Опускаю Аню на край кровати. Начинаю складывать вещи, которые разбросал тут до этого. Но не кладу их обратно в сумку.
— Теперь твои вещи будут лежать в шкафу. Четвертая полка снизу — кофты, — терпеливо объясняю, методично раскладывая одежду по полкам. — Третья — джинсы. Вместо второй полки — ящик. Там белье.
Вытаскиваю из потрепанной сумки стопку хлопковых трусиков. Аккуратно складываю в ящик. Последние задерживаю в руке.
Упираюсь головой в торец шкафа. Ну точно. Изврат. Чувствую, что возбуждаюсь, непроизвольно гоняя в голове воспоминания о той ночи.
Слышу возню за спиной. Как преступник сжимаю кулак, пряча улику. Поворачиваюсь. И прижимаюсь к шкафу, потому что Аня неторопливо приближается ко мне. Сжимает на груди полотенце. Свободной рукой ведет перед собой.
Пальчики утыкаются мне в грудь. Невесомая ладошка всего секунду движется по моей майке. Аня вдруг вздрагивает, хочет отстраниться. Ловлю ее запястье.
