Берова тропа
Ольг попросту выталкивает ее из окна. Где-то за его спиной вдруг с рёвов вспыхивает пламя и что-то рушится, а Марика уже лежит на мягком. Сильный удар вышиб дыхание, но руки-ноги целы и голова работает как никогда ясно. Она откатывается в сторону и закрывает лицо руками, чтобы не видеть, как огромный и тяжёлый княжич прыгает вниз.
— Делов-то, — раздаётся над ее головой спокойный голос. — Я в сугробы с крыши прыгал, а тут всего лишь из окна.
— Да разве ж ты упомнить можешь, чадо? — скрипуче спрашивает княжича Ермол. — Тебе годков-то было… чай как Варьке…
— Не поверишь, как вниз поглядел, так сразу вспомнил, — тихо отвечает Ольг, прижимая к себе Марику. — И как нянька вокруг кудахтала, вспомнил. А потом тятька мне розгой по ногам…
Старик сдавленно захрипел и вдруг упал на колени:
— Сынко, родный, прости меня, дурака, я ведь и не верил… А ты внука моего…
Вой старого Ермола заглушил задорный звон колокольчика: прибыла пожарная команда.
Загремели лопаты, загрохотали ведра с водой. Люди кричали, суетились, пытались тушить вовсю уже пылающий дом, да где там! Огонь перекинулся на конюшню, горели баня и сараи.
— Чумной огонь не потушить, — тоскливо бормотал Никитка.
— Значит, бросайте тушить, копайте канавы вокруг, — скомандовал Ольг решительно. — Водой заполняйте. Терем сгорит — и бес с ним. Главное, чтобы дальше не пошло. Где моя Варька?
Заполучив дочь в руки, Ольг ревниво укутал ее в одеяло и покосился на Марику. Усмехнулся чему-то, кинул ей:
— Ну что, ведьма, смотри — я теперь бездомный. И почти нищий.
Это он лукавил, конечно. У него ещё пара лавок были, деревушка, да и сундучки заветные с драгоценностями Ольг из окна выкинуть успел первым делом. Марика потёрла чумазое лицо руками и хотела было огрызнуться, но не успела.
— Теперь я тебе ровня? Теперь меня в мужья возьмёшь?
Стало вдруг очень тихо. Даже собаки, что носились с лаем вокруг, заткнулись. Смолкли все разговоры, опустились на землю ведра с водой, головы повернулись.
Он и взаправду это сказал. При всем честном люде, ей, ведьме, старухе. Рехнулся?
— А зачем ты мне нужен? — хрипло спросила, зная, что нужен, нужен, больше жизни люб.
— Чтобы любить меня, конечно, — спокойно ответил Ольг, прижимая к себе голову встрепенувшейся Варьки. — И чтобы я тебя любил.
Такой вот, взъерошенный, полураздетый, с измазанным лицом, обугленной бородой, упрямыми губами и внимательным взглядом, он показался ей невероятно красивым.
— А возьму, — неожиданно для себя звонко ответила Марика. — Тебя ж, убогого, оберегать нужно. Так и норовишь убиться. Вот я и буду приглядывать.
— Славно, — улыбнулся одними губами Ольг, а глаза его серые все ещё были встревожены. — А дом новый отстроим, какой ты захочешь.
— Зачем же новый дом? — раздался громовой голос с улицы. — Разве ж в Бергороде княжеские палаты не пустуют? Разве ж не ждут своего хозяина?
Ольг обернулся и тихо зарычал. Волхв Зимогор, что стоял, опираясь на высокий кривой посох, был очень немолод. Седой, нечесаный, с длинной бородой, в поношенной рубахе до пят и звериной шкуре, он был почти страшен. И этот человек хотел его Марику, а потом проклял ее на мучения? И убить бы его прямо сейчас, да только… незачем уже.
— Что же, народ честной, хотите такого князя? Беру — младший брат! Судья милосердный и справедливый! Кормилец сирых и убогих, заботливый хозяин для всего града! Отец, что дочь из полымя вынес! Хитрый торговец и хороший купец! Девицу вон расколдовал от злого проклятья — многие ли смогли бы? А разве ж не он Бергород когда-то от угуров спас, бился с ними, живота не жалея? Чего ж вам ещё надобно, люди?
Народ молчал подавленно, и только Никитка вдруг сдернул шапку с чёрных кудрей и заорал:
— Любо, любо! Славься, князь Бурый!
Кто-то подхватил из толпы, кто-то засвистел оглушительно, и вот уже народ стаскивает шапки и громко кричит:
— Люб нам князь Бурый, люб!
Ошеломлённый Ольг только вертит головой в растерянности, а Марика испуганно рассматривает свои руки: молодые, тонкие, красивые. И косы, как раньше золотые. И украдкой косится на грудь, высокую и полную. Когда это случилось? Тогда ли, когда она Ольгу поверила, а может, когда за Варей в полымя бросилась? Или просто Зимогор, вернувшись, снял с нее проклятье?
— Что, быть тебе, родная, княгинею?
— Выходит, что так… — ну уж нет, отказываться точно не будет. — Олег, а… когда я обратно молодой стала?
— Не знаю, — пожимает плечами Бурый. — Я тебя, кажется, всегда такой и видел.
Лукавит, конечно, смотрит — и налюбоваться не может. Хороша же у него жена будет: румяная, с глазами яркими, словно небо, с косами золотыми, а уж смотрит на него как! За один этот взгляд, восторженный и влюбленный, он хоть сто теремов готов сжечь!
