Не прощай мне измену
Пританцовываю на кухне под 30 seconds to Mars, беззвучно подпевая солисту в ручку кулинарной лопатки. Сегодня на завтрак блинчики. С тремя видами начинки. Да, меня несёт со страшной силой, и американским горкам моего настроения может позавидовать даже сама “Северная звезда, покататься на которой так тянут Марко с Томочкой. А в этом аттракционе, на минуточку, больше семидесяти метров высоты и люди летят оттуда со скоростью сто тридцать километров в час. Сумасшедшие. Только готова поспорить на свою порцию блинчиков, что у меня дух захватывает сильнее. Вечной молодой Джаред весь припев настойчиво интересуется, верю ли я, что смогу пройти по воде. Верю. И не только по воде, но ещё и по воздуху. И горы свернуть. И Землю сдвинуть. Возможно, через пару часов снова начнут точить сомнения, но только что я видела рассвет в двух тысячах километров отсюда, в доме, где меня ждут, и хочу танцевать. Тома рада утреннему разнообразию на столе, но глядит с сочувствием. В день моего приезда она пригласила к себе поболтать. Понятно, что о разводе - на лице у неё то же самое выражение, что и после беседы с королевой Марго. Не хочу, но она прикрыла меня на время отъезда и заслужила хотя бы минимальные объяснения всей суеты, поэтому я сонная и уставшая поплелась к ней в номер. Немало удивив, Тома достала из шкафа початую бутылку армянского коньяка и разлила по бокалам. Взяла свой, забралась в кресло и принялась крутить напиток в тонком стекле, внимательно изучая его содержимое. Словно собралась оценить цвет, прозрачность и вычленить пять знакомых ароматов, как заправский сомелье. - Я тебе сейчас кое-что расскажу, - через долгую минуту начала она, - ты просто выслушай и не спорь. Как бы ни хотелось. А дальше сама решишь, что делать. И, как-то сразу став старше, посмотрела на меня глазами, из которых ушли искры беззаботного веселья. - Изменил? - Тома вложилась в вопрос по полной: женская солидарность, сочувствие, разочарование, упрёк, претензия и… горечь личного опыта. Мы с ней примерно одного возраста. На велкам пати, когда все представлялись, эта яркая, питающая просто патологическую любовь к оранжевому цвету, птица подчеркнула, что она не связана условностями в виде брака и постоянной занятости, и давно уже летит туда, куда её тянет творческая натура. Кто ж знал, что у этой лёгкости такая тяжёлая история. Не обращая внимания на мои неопределённые пассы рукой - ответ ей как будто уже ясен, - она подаётся вперёд и пальцами вытягивает спрятанный под платьем кулон. Рассматривает его с интересом, но во взгляде еле уловимый оттенок брезгливости. Вздыхает. - Не ведись на все эти… извинения, - последнее слово выплёвывает с таким отвращением, что даже меня передёргивает. - Это всё шелуха, попытки заткнуть рот, купить прощение... Голос Томочки сипнет. Она мочит губы в коньяке, а я отшатываюсь, забирая своё деревце из её руки, чтобы оно не “обиделось”. Несколько раз открываю рот, хватая воздух, чтобы сказать, что это другое, совсем не откуп. Хочу спорить, как Тома и предупреждала. Тим поставил в мой планшет программу для видеонаблюдения, и теперь в любой момент можно увидеть, что происходит на стройке. Вчера рабочие стелили газон и бесились, как дети малые, поливая друг друга из шланга, а в водной взвеси светилась радуга. Бетонное кольцо с костром начали обкладывать диким камнем, по периметру будут сиденья с подушками для наших тёплых посиделок. И мысль, что через месяц с я будут там с ними, греет больше всех остальных перспектив. - У тебя охрененно красивый мужик, яркий, умный, заботливый, плюс обалденный любовник - продолжает Тома. Не сразу понимаю, что речь не о Тиме, а о ком-то другом из её жизни. - Ты уверена, что больше такого не встретишь, не говоря уже о… любви, - делает приличный глоток коньяка и морщится то ли от крепости, то ли от своих слов. - Ты прощаешь, но думаешь: пусть это ему стоит так дорого, чтобы больше не захотелось. Ещё глоток. - Но в следующий раз… - пауза, тыкает пальцем в кулон, - Это же первый… подарок, да? - снова, не дожидаясь ответа, продолжает, - в следующий раз он уже знает цену вопроса, понимаешь? И когда тебе презентуют машину, вместо того, чтобы радоваться, с ужасом представляешь, что же он там такого глобального натворил. Зажимаю кулон в кулак. Хочется отгородиться, потому что это совсем не наша история. Ведь правда.
Оставляя спиртное нетронутым, поднимаюсь, включаю электрический чайник, раскладываю в две чашки фильтры и насыпаю молотый кофе. - Со временем, - судорожно вздыхает, в голосе слезы, - прощение дешевеет. И ты вместе с ним… - горько всхлипывает, погружаясь в воспоминания. - Каждый раз вы всё дальше и дальше, хотя он приезжает с работы домой, ест твой ужин и ложится в вашу постель. А потом в один день вы проснётесь чужими… Тоже всхлипываю и, не выдержав, обхожу кресло сзади и обнимаю Томочку за шею. Она гладит мои руки, плачет и просит: - Не прощай его Сима, разбитую чашку не склеить. Спасайся, пока не поздно. Пока не перестала уважать себя, пока не сожрали боль и одиночество, пока помнишь хотя бы хоть что-то хорошее из вашей жизни. Не будь такой дурой, как я. Это не пьяные слёзы - коньяка в бокале было не больше, чем на палец. Это боль преданной женщины, которая поднимает во мне всё самое тёмное, что я пережила весной. И мысль о разбитой чашке острой стрелой поражает именно ту точку на груди, где в броне не хватает чешуйки. Закипает чайник, в несколько приемов наливаю кипяток, заваривая напиток по правилам. Томочка извиняется за излишнюю откровенность, и дальше мы просто пьём кофе. Самый горький во всём Берлине. Прошло уже несколько дней. Разговор немного сгладился в памяти, но сочувствие во взгляде подруги делает горьким вкус блинчика с вишней и творогом.
А что, если правда не склеить?
