Берова тропа
Чары бывают разными. То, что Марика умела делать, то и чарами не назвать было. Просто она брала природные силы и ласково, нежно направляла их в нужное ей русло. А травы и вовсе просто слышала, познавала. Ежели дар есть и терпение — сие не сложно вовсе, а интересно и приятно. А на заговоры она отдавала всегда часть себя, крупицу своей силы, оттого и немногое могла, и зла творить не стала бы ни в жизнь. Сила-то вернется, да вот какая?
Но были люди, что чужую силу могли черпать, черную, опасную. Марика и знать не хотела, где они ее искали. Зимогор рассказывал, что на кладбищах, да в местах, где кого-то убивали, а то и сами кровь проливали. Он такое тоже умел, но брезговал, разве что при необходимости мог черную курицу зарубить или крысу какую-то.
Но то Зимогор, воин бывший, знавший цену крови человеческой и горю людскому.
А были и другие. Обычно — женщины. Так в мире устроено, что женщины — более чувствительны к тонким материям. У них и чутье выше, и слышать умеют лучше. И, что самое страшное, женщины часто более жестоки и жадны. Оттого бывают в землях моревских не ведьмы, а колдуньи, те, что в зелья свои кровь добавляют, да боль, да страх людской.
Видимо, такая имелась и в Бергороде, и это было нехорошо.
Колдуньи тоже лечат, но своей силы у них нет, и они высасывают ее из кого-то другого. Глядишь, излечат тебе почечную колику, а сосед твой потом от боли мучается. Или вот булавки всякие да пояса приворотные: человеку добра от них никогда не будет. Потом цену все равно придется заплатить, и кто знает, какова цена та будет?
А все же на миг у Марики горячо забилось сердце: а ну как колдунья та знает, как проклятье снять, как молодость свою вернуть? Отчего и не попробовать? Может быть, цена, предложенная ей, Марике по карману будет?
— Расскажи мне, как эту твою знакомую зовут? — тихо спросила Катьку. — Как ее найти?
— А тебе зачем? — недоверчиво покосилась девушка.
— Травы у меня закончились, — наврала Марика. — А в Бергороде аптеки из рук вон. Не травы там, а сено. Может, у колдуньи что-то прикупить можно. Я без трав своих как без рук, правда.
— А, ну да. Травы у Беруники должны быть, я видела. Значится так. Я ночью туда пойду и тебя с собой прихвачу, вдвоем-то не так страшно. Даже и лучше будет. Да и Беруника тебе, может, дверь не откроет. А меня-то она знает, не первый раз я к ней приду.
Вот оно как… А для чего ж ты к колдунье ходила, красна девица? Марика вдруг вспомнила и зелье “прокисшее”, и издохшего ушанчика, и странную Ольгову болезнь, которой быть не должно. Надо бы спросить у этой вашей Беруники, кто еще из дома Бурых к ней захаживает по ночам!
— Я тогда полежу пойду, — сказала она Кате. — Дети тихо играют, не бедокурят. А ты вечером за мной зайдешь.
— Иди, иди.
Оставив Катьку мечтать о жизни княжеской, Марика спустилась было в кухню, где, как она полагала, назначено ей место для жития. Но первый же встреченный незнакомый отрок в широкой алой рубахе, подпоясанной синим поясом, ее окликнул:
— Кого ищешь, матушка? И не жарко тебе в кафтане? Давай помогу раздеться?
Только тут Марика сообразила, что в доме стало очень тепло. Раньше-то прохладно было, она и платок не снимала теплый, шерстяной. А сейчас и в самом деле волосы были влажные от пота.
— Спасибо, добрый молодец, раздеться я и сама могу, — усмехнулась женщина. — Помощники не нужны, даже молодые и красивые.
Тот рассмеялся радостно и сообщил:
— Для тебя комнату княжич приготовить велел. Небольшая, но с печкой и даже окошком. Покажу, пойдем.
— Да больно нужно, мне и в кухне тепло было.
— Кто я такой, чтобы с княжичем спорить?
И в самом деле, кто они такие? Только гости в этом доме. Или слуги, пока Марика статуса своего не поняла. Молча пошла следом за юношей, неся в руках кафтан, по узкому коридору мимо Ольговой спальни. И в самом деле, комнатка была крошечной. Только постель там да сундук рядом и помещались, но оконце было под потолком, ниша для масляного светильника, полка деревянная на стене да печная каменная труба, что закуток этот согревала. Понравилось ей. Для одной немолодой ведьмы — даже слишком роскошно. Отрок давно сбежал, а Марика трогала теплую каменную трубу, открывала и закрывала сундук, куда уже были сложены ее вещи, которые она так и не забрала из этого дома (рубашки нательные, чулки шерстяные, пара валенок и два новых платка), зарывалась пальцами в шкуру на постели и кусала губы, чтобы ненароком не разреветься. О ней снова позаботились. О никчемной старой уродливой ведьме.
Каким невероятным чудом Ольг сумел разлядеть в ней что-то настоящее? Да даже будь она молода, разве пара лесная ведьма для княжича? Неужели и в самом деле любит? Да за что же ее, глупую, любить? Вон Катька очень красива. Да, строптивая и гордая, но княгине такой и положено быть. Только Бурый в ее сторону и не смотрит даже, а Марику он готов был целовать даже и уродливой старухой. И за что ей это?
А из коридора вдруг раздался голос, и голос знакомый. Недобрый очень, суровый. Ах да, тут ведь рядом Ольгова спальня!
Марика тихонько приоткрыла дверь, прислушиваясь:
— Вы здесь служите, а не просто живете, — ворвался в комнату упрек. — Слу-жи-те. А значит, без приказа никуда лезть не должны, ясно тебе, Сельва? Ты зачем к берице сунулась, чужачка? Бергородца не каждого зверь примет, а уж кохтэ и подавно порвать может! На лицо мое посмотри, видишь? Нравится? Хочешь такие же? Нет? Твое дело — охранять Варвару да учить ее верхом ездить, а не лезть в дела княжеские, ясно тебе?
Ясно было даже Марике, она улыбнулась невольно. Хорош Бурый, наконец-то в своем доме порядок наводить взялся. Таким он Марике еще больше люб был.
— А ты, Никита Симеонович, много воли себе взял. Я кому сказал, за каждую монету отчет держать будешь? Тебе? Так вот и держи. Писать не умеешь — не мои заботы, учись. Это не так уж и сложно. Катерина твоя умеет, а ты что же, лентяй и дурень? И вот еще, узнаю, что ты кого-то в дом принял или выгнал кого, со мной не согласовав, бить буду. Плетьми и на конюшне, за самоуправство.
