Ангел для грешника
Глеб.
Снова утро. Снова звук открываемой двери. Палыч пришел?
Ожидаю на пороге комнаты увидеть учителя, но в двери входит... баба Авдотья.
Вся в черном, надвигается на меня, как тень, как злой рок, как страшная расплата. Может у меня уже галлюцинации, и ее здесь нет?
Но тут она начинает говорить:
- Судьбу не обманешь. Вот и все. Я знала, что так будет.
- Это правда ты, или мне все мерещится?
- Если бы. Но это правда я. Не держи ее. Хватит. Надо предать тело земле, - на последних словах голос ее начинает дрожать.
Она всхлипывает, тянет дрожащую руку к рыжим волосам, которые виднеются из-под одеяла, откидывает его. Тело моей девочки предстает перед старухой. Она наклоняется над кроватью, припадает головой к груди Милы и начинает надрывно рыдать.
А я смотрю на мою красавицу и думаю, почему она так прекрасна? Разве тело не должно было начать меняться? Источать неприятный запах? Но мысли эти проходят мимо, потому что причитания и отчаянные рыдания бабы Авдотьи заставляют рваться и без того разорванное в клочья сердце.
Дальше все смутно. Палыч ходит за мной следом тенью. Оказывается и бабу Авдотью тоже привез он, нашел паспорт Милы и посмотрел адрес прописки. Решил сообщить ее родным, чтобы они вразумили меня, уговорили отдать тело.
Он же приводит какого-то врача, тот констатирует смерть. Предположительная причина - инфаркт. Бред, конечно. Но когда доктор говорит, что более точно все определит вскрытие, меня разрывает снова. Не позволю ее резать! Ни за что! На Палыча смотрю зло. Я ведь поэтому никого и не вызывал, не хотел, чтобы ее забирали в морг, тем более делали вскрытие.
В итоге с врачом мы договариваемся, что вскрытия не будет. Деньги творят чудеса. Он обещал все оформить как надо.
Следующие сутки снова как в бреду. Почти все на себя берет Палыч. Баба Авдотья настаивает на похоронах в ее родной деревне. Это логично. Там похоронена мать Милы и другая родня. Теперь там место моей девочки. В голове это не укладывается. Что ей там делать? Зачем?
Палыч заставляет меня выпить какую-то таблетку. Наверное, поэтому я реагирую так отстраненно. Наблюдаю за всем, как со стороны. Гроб. Красивый. Из светлого дерева, покрытый лаком. Зачем? К чему он?
Да. Для Милы. В нем будет похоронена моя единственная любовь. Ее закопают в землю, и она будет гнить. А я буду гнить здесь. Без нее. Буду ходить по земле одиноким мертвецом. Бездушным зомби. Потому что душа моя умерла вместе с ней.
Сейчас мы в деревенском доме. Вокруг незнакомые люди. Они идут и идут. Несут красные гвоздики и траурные венки.
Ненавижу всех. Зачем они несут все это? Моей девочке это не нужно. Она сама как самый прекрасный невинный цветок. Все эти черные ленты ей не к лицу.
Но деревенские жители все равно идут и несут эту гадость. Все хотят посмотреть на мертвую ведьму. Все восхищаются.
Мила прекрасна в белом платье, среди цветов. Такая наша свадьба. Вместо вальса похоронный плач деревенских старух и гроб вместо брачного ложа. Неискренние причитания чужих теток бесят. Что за дурацкая мода так завывать? Они ведь не знали ее, не любили. Зачем так выть? Хочется подойти и заткнуть этих дур, выгнать всех на хрен.
Но я не двигаюсь. Я сижу в углу откуда мне прекрасно видно мою девочку. Всю в белом среди белых цветов. Розы и белые лилии. Почему я не дарил цветов ей раньше?
Ах, да. Думал, успею. Думал, весь мир ей подарю. И не успел. Ничего не успел. Вот хоть сейчас подарю цветы, они украсят ее могилу.
Мила такая красивая, только бледная очень. Я не хочу запоминать ее такой. Я хочу, чтобы в моей памяти она осталась другой. Румяной, веселой, смеющейся. Как тогда, на карусели. Смех и яркая улыбка. Почему ее жизнь оказалась таким же ярким и быстрым полетом?
Ах, да! Потому что я ее погубил. Ангелам не место на земле, ангелам место на небе.
Ко мне подходит баба Авдотья.
- Похороны завтра утром. Уже все готово. Могила вырыта, обед в столовой заказан. Пойди, поспи немного. Я с ней посижу.
Какая могила, о чем она?
Ах, да. Могила для моей девочки. Не могу думать, что завтра ее опустят в холодную землю, закидают сырой землей. Не могу. Почему так? Как она там будет одна? Ей будет темно и страшно. Она же любит свет, солнце. Она сама, как солнце.
В груди болит так, что не вздохнуть. А баба Авдотья все стоит надо мной, как будто чего-то ждет.
- Ты меня ненавидишь? Ты ведь должна, - с трудом выдыхаю я.
- Не больше, чем ты сам ненавидишь себя, - тихо отвечает старуха.
И я понимаю, что она права. Я сам себе никогда не прощу. Это моя вина и мне с этой виной жить. Прости меня, моя девочка, прости. Кажется, у меня катятся слезы. Не хочу, чтобы это видели деревенские курицы, которых здесь полно, которые шушукаются по углам и смотрят с любопытством на "мужика из города, к которому девчонка убежала».
Ухожу в другую комнату. Ту, в которой все началось. Ложусь на кровать, где провел столько времени, когда выздоравливал. А Мила всегда была рядом. Опускаю голову на подушку и сам не понимаю, как засыпаю.
