Сумерки волков - Погодина-Кузмина Ольга
— Да, ты знаешь, — сказал Василевский, — у Максима жена умерла. Галина только что звонила. Какие-то проблемы с сердцем. Родила хорошую девочку, а на другой день умерла в больнице.
Чувствуя, как по лицу разливается бледность, Игорь опустился на доски палубы. Владлен подхватил его под мышки.
— Э, чего ты, парень? Морская болезнь?
Игоря стошнило на лестнице. В тесной каюте Ади и Владлен уложили его на кровать. Черный матрос курил кальян, в колбе булькала вода. Улыбаясь розовыми деснами, негр протянул Игорю железный мундштук.
— Нельзя отказываться, — пояснил Ади. — Это подарок богини безумия.
Игорь сделал глоток горячего дыма и почувствовал, что теряет сознание.
Он шагал по мелководью, по теплому морю. Георгий шел рядом — живой, здоровый, голый, с насмешливыми глазами, с золотистыми песчинками на подбородке. Пляж окружали изумрудные холмы, а выше, на скалах, сверкали хрусталем башни города бессмертных, где круглый год цветет миндаль, и ветки сгибаются под тяжестью яблок, и люди вечно молоды и прекрасны. Георгий направлялся туда.
Но Игорь знал, что башни на скалах — пристань мертвых. Там человек мог жить лишь снами и прошлым. Город сверкал, манил, звал, и был один только способ заглушить этот зов. Игорь обнял Георгия, прижал к себе, заставил почувствовать дрожь своего тела. Стал бесстыдным и податливым, позволил его горячей плоти втолкнуться, проникнуть в себя, вскрикнул от боли. Волна подхватила их, завертела в водовороте, и башни заколдованного города скрылись в тумане. Но Игорь потерял Георгия в воде и теперь должен был найти.
Он снова спускался по лестнице вниз, в темноту, в подземный храм. По колено в воде стоял наряженный в белое, как арабский жених, Василевский. Здесь был и Владимир Львович со своей плосколицей Снегурочкой. Под ее платьем, под белой шелковой тканью виднелись острые холмики груди. Они танцевали, кружились на деревянном помосте.
Над водой звучала музыка, приторно-сладкий голос кастрата выкликал из Аида свою любовь: «Эуредиче, Эуредиче». Майкл редко включал эту арию, но Игорь помнил каждый раз.
Под музыку из черной воды поднимались головы мертвых. Здесь был Борис, Эльдар, два бритоголовых бандита. Жена Максима, блондинка с маленьким усталым личиком. Взмахивал руками тренер по плаванию, о котором Игорь не вспоминал уже много лет. И одноглазый Леонид Игнатьевич с расколотым черепом, без половины лица. И человек, похожий на отчима, на дядю Витю.
Майкл Коваль тоже был здесь. Он повел Игоря к жертвеннику между двух голов медузы. Глядя в опрокинутые лики изваяний, Игорь почувствовал жуть и закричал.
Эдита Михайловна сыпала в воду пепел из урны. Старуха хотела отнять тело Игоря, чтобы вселиться в него и жить еще несколько десятилетий. Владлен склонился над ним, Игорь видел очень близко пористую кожу на носу, волоски, морщины и выпуклости на его лице. Веревки опутали руки и ноги, Игорь голый лежал на камне, а Майкл острым ножом вскрывал его внутренности. Шептал над ухом: «Еще немного, дорогой мой мальчик, потерпи всего одну минутку». Он чувствовал саднящую, все нарастающую боль.
Мертвые окружали, склонялись над ним, он вмерз, как в лед, в бесконечность боли.
— Ты умрешь, — шелестел белоглазый Майкл Коваль. — И он тоже умрет. Мы возьмем его к себе.
Игорь зажмурился, силясь проснуться, выбраться из вязкого кошмара. «Прошу тебя, не умирай! — крикнул он громко, чтобы Георгий услышал. — Я держу тебя! Я с тобой!»
Он очнулся от холода.
Заледенели ноги, тело сотрясала дрожь. В голове над левым виском пульсировала боль, такая резкая, что он не сразу смог открыть глаза. Чайки кричали пронзительно где-то рядом, прямо над ним.
Когда он смог наконец приподняться, то увидел море, обломки камней, бетонные блоки волнореза. Он лежал на песке, на припортовом участке пляжа, замусоренном и безлюдном. Желтая пена лопалась пузырями, по кромке прибоя скакала маленькая птица. Невдалеке у деревянного причала покачивались пустые рыбачьи лодки.
Он не знал, какой сейчас день, сколько времени — часов на руке не было, из карманов куртки исчезли бумажник и паспорт. Нужно было встать, идти. С трудом поднимаясь, он почувствовал боль в колене, нога почти отнялась. На песке валялись шприцы с остатками крови внутри. Собрав все силы, Игорь двинулся в ту сторону, откуда доносился стук трамвая.
Сильно хромая, он долго шел вдоль каменной стены, пока она не закончилась невысокой изгородью. Он раздвинул кусты и оказался на трамвайных путях. Память была пуста, он с трудом вспоминал, что это Стамбул, что ему нужно ехать в гостиницу, а потом — в больницу к Георгию. В кармане брюк обнаружился электронный ключ от номера и мятая купюра. Кое-как отряхнув от песка одежду, он сел в трамвай.
Память возвращалась, пульсируя спазмами. Пещера с колоннами, медуза, черная вода и мертвецы. Мучительный бред. Но он вспомнил еще, что лежал в пустой белой комнате и говорил. Ему задавали вопросы, он отвечал. Он терял сознание и снова приходил в себя. Его спрашивали про деньги, про миллионы долларов, про какие-то счета, про синюю тетрадку с записями. Называли имена, которые он слышал в первый раз. Он понимал, что его напоили или подмешали наркотик, но кто и зачем это сделал, он не помнил. Наконец он увидел в окне трамвая корпус гостиницы.
В холле его встретил Винсент:
— Где ты был? Я тебя везде ищу. Что с тобой случилось?
Опираясь на его плечо, Игорь смог дойти до лифта. Они поднялись в номер, Игорь сел на пол. Винсент принес ему воды:
— Скажи мне, что случилось? Измайлов умер?
Глотая ледяную воду, снова чувствуя озноб, Игорь мотнул головой:
— Нет, он не умер и не умрет.
— Его все равно убьют эти люди, — сказал репортер. — Не сейчас, значит, в следующий раз. Это очень серьезно.
— Ты знаешь, кто эти люди?
— Это связано с делами Майкла Коваля. Большие деньги. Мне рассказал один человек, банковский аналитик. К нему обращались за консультацией.
Винсент сел на пол напротив Игоря и положил ему руки на плечи. На его румяном лице с рыжеватыми бровями и ресницами отражался детский испуг.
— Я знаю, тебе угрожает опасность. Тебе нельзя оставаться здесь, нельзя возвращаться в Москву.
— Прости, я очень устал, — произнес Игорь, опираясь тяжелым затылком о стену.
Винсент взял его за руку:
— Послушай меня. Лондон стал как Алжир или Пакистан, но в Дублине еще можно жить. Я хочу тебя спасти. Мы уедем отсюда. Ты можешь работать моделью, я это устрою. Или учиться, можно получить стипендию.
«Надо уснуть, — думал Игорь. — Нет, спать нельзя». Он продолжал держать Георгия, тянуть к себе невидимую нитку.
— У нас теперь разрешены гей-браки, — Винсент облизнул пересохшие губы. — Я предлагаю тебе свою руку и сердце. Это серьезно, я не шучу.
Игорь закрыл глаза:
— Скажи, каким двум вещам человек не может сопротивляться?
— Когда проявляют насилие. Заключают в тюремную камеру, — сказал ирландец. — Тоталитарное государство.
— Деточка, мы никогда не поймем друг друга. Уйди, дай мне поспать.
Винсент помолчал, поднялся с пола. «Fuck you!» — услышал Игорь перед тем, как хлопнула дверь.
Алхимия
Магнит Небесный, что превыше всех иных, притягивающий железо и сталь.
ПарацельсМосковская квартира наполнилась гулким ощущением огромной пустоты. Максим вытирался ее полотенцем, в обнимку с ее плюшевым медведем спал на простынях, которые еще сохраняли запах Кристины. Он стал иначе слышать и чувствовать мир. Чтобы не слышать внутри себя пустоту, он лелеял боль, погружался в нее; словно прибрежные камешки, мысленно перебирал воспоминания.
Он казнил себя за холодность к жене в первые месяцы, когда ее близость была не так приятна, как ему бы хотелось, когда она казалась ему чужой и незначительной. Он винил себя в том, что слишком мало знал о ней, не догадывался о болезни сердца, не подразумевал в ней душевной сложности. Он до сих пор задавался вопросом, почему она сделала выбор в пользу ребенка, чем был оправдан этот поступок? Они почти ни разу не говорили по душам, и он сожалел об этом. Как и о том, что не смог исполнить просьбу Ларисы и уберечь ее дочь от страдания. Теперь все, что было связано с Кристиной, и грустное и радостное, вспоминалось как навсегда утраченное счастье. Хотелось застыть в этой янтарной смоле, окаменеть в ней навечно.
