Заставь меня остановиться
Глава 20
Отправив тысячу раз исправленное смс Яне, я, донельзя довольная и удовлетворенная, принялась за приемки. Ощущение такое, как будто мне приделали крылья. Как оказывается мало надо человеку для счастья. Кажется, еще никогда я не работала так быстро. Воспользовавшись тем, что Лукьянов так и не возвращался, я благополучно отрезала пирог, отнесла его моему неожиданному спасителю и принялась без спроса осматривать больных, оставленных под наблюдением. В кабинет вернулась уже тогда, когда Лукьянов оказался не только на месте, но и за компьютером.
– Ты где шлялась? – грубо бросает он, нахмурив брови.
– Я не шлялась, а была у больного.
– Носить пирог почти здоровому Измайлову – это значит шляться, а не быть у больного.
– Я была не у него, а у больных, оставленных под наблюдением. Я спросила у них, вас там не было.
– Я не давал тебе такой задачи. Садись.
– Куда?
– Мне на колени, – все так же грубо бросает он. – Давай сюда живо, – указывает взглядом на стул рядом с собой. – Рисуй мочеполовую систему. На другой стороне строение уха. И названия сразу на латыни.
Черт возьми, я уже и забыла про дебильный опрос. И тем не менее, собравшись с духом, я по памяти нарисовала картинки и все названия. Сама залюбовалась собственным художеством. Каким-то чудом и знаниями успела блеснуть. Правда, на ухе слегка облажалась. А вот с болезнью Лайма Егор был прав. Мне досталась задача и здесь я показала знания не только в самой болезни, но и в дифференциальной диагностике. Чувство гордости за саму себя распирает, а вот Лукьянов бесит. Судя по всему, хвалить он меня не собирается. И застыл. Надолго застыл. Стало как-то неловко. Хуже всего, что я кожей чувствую, что он смотрит на меня. Медленно поворачиваюсь к нему и застываю. Он совершенно точно смотрит на мой нос.
– Что?
– Что? – интересуется он в ответ.
– Я спрашиваю что?
– И я спрашиваю что?
– Что вы на меня так смотрите?
– Я не на тебя смотрю.
– Да что вы? А куда? – на мой вопрос Лукьянов лишь шумно выдыхает.
– Тебе хорошо живется с таким носом, Аня? – вопрос века, не иначе. Офигеть.
– До встречи с вами мне с моим носом жилось хорошо. А вам?
– Мне? Мне хорошо жилось до встречи с тобой.
– Вообще-то я спрашивала про ваш нос. Вам с ним хорошо живется?
– Ааа, – протяжно произносит он. – Да, неплохо. Странно, – обводит меня взглядом. – Худая, но совершенно непластичная.
– Что, простите?
– Вспомнил, как ты на видео снимала с себя чулки. Первый раз такое вижу.
– Может вы еще и пластикой моей займетесь?! – зло бросаю я.
– Займусь, конечно… если решусь, – с запинкой добавляет он. – Кстати, ты на черта принесла пироги? – резко переводит тему. – Только не говори, что для себя, не поверю.
– Для вас. Мама дала. Она считает, что путь к мужчине лежит через желудок.
– О, дай угадаю. Для того, чтобы задобрить Козла Лукьяновича, – краска моментально приливает к лицу стоило только услышать то, как он записан у меня в телефонной книге. – Нажаловалась мамуле на козла?
– Нет. Не жаловалась. И вообще это… все не так.
– Ладно, чего-то мы засиделись. Давай уже к интересному переходить, – встает из-за стола и подходит к двери. Закрывает ее на ключ и как ни в чем не бывало снимает с себя халат. А вслед за ним он начинает расстегивать рубашку.
– Что вы делаете?!
– А на что это похоже? – откидывает рубашку на спинку дивана.
– Вы тупой?! Я, кажется, уже говорила, что ничего такого делать не буду!
– Еще как будешь. Причем со временем будешь делать хорошо, иначе вылетишь из университета за профнепригодность.
– Не думала, что вы такой козел. Только вы сделаете что-то хорошее и очередной подвох.
– Да ладно? – насмешливо приподнимает брови и как ни в чем не бывало ложится на диван, подложив под голову руки.
– Я не буду ничего делать. Отдайте ключ.
– Иди перкутируй и пальпируй меня, тормоз озабоченный.
– Что?!
– Тебе снова нужно промыть уши? Живее, Аня. Я хочу уйти отсюда вовремя.
Да как так, Господи?! Ну почему при нем я выгляжу такой тупой?!
– Я долго буду ждать?
Ничего не отвечаю. Подхожу к дивану и усаживаясь рядом с Лукьяновым. Растираю руки, дабы сделать их немного теплее и перевожу на него взгляд.
– Перкуссия сердца.
– Давай сердце. Мне не нужны границы сердечной тупости, равно как и знания, где они находятся в норме. Мне нужно, чтобы ты научилась правильно перкутировать, – берет в свою ладонь мою руку и обхватывает мой палец. – Не забывай, что наносятся удары мякотью концевой фаланги, а не ногтем, по средней фаланге или сочленению между концевой и средней фалангой пальца-плессиметра. Запомнила? – чуть ли не шепотом интересуется Лукьянов, по-прежнему не отпуская моего пальца.
– Запомнила, – произнесла так же тихо, не узнавая собственный голос, и одернула руку.
Прикасаться к его обнаженному телу по меньшей мере – странно. И дико, просто до невозможности, раздражает то, что он имеет красивое тело. Это не дряблый старичок, над перкуссией которого не задумываешься.
– Палец-плессиметр должен плотно прилегать к перкутируемой поверхности. Я не кусаюсь, Аня, – с нажимом добавляет он, прижимая сильнее мой палец. Блин, делать на нем это реально трудно. Да соберись ты, тряпка! Глубокий вдох и размеренный выдох. Ощущения, что у меня от усердия выступил на лице пот! – Да расслабься ты. И не скручивай так пальцы.
Не знаю с какой попытки я удовлетворила Лукьянова. Кажется, это длилось вечность. Расслабилась я только тогда, когда «котик» произнес – засчитано. А вот дальше, когда я приступила к пальпации печени что-то определенно пошло не так. Слишком. Слишком много я трогаю Лукьянова в разных местах. Почему? Ну почему у него хотя бы не дряхлое тело? Ну или хотя бы пахло от него чем-нибудь неприятным. А еще лучше бы воняло. Так ведь нет же, на ощупь приятный. На запах – тоже. Хотя я совершенно не понимаю, чем он пахнет. Не сказать, что на нем чувствуется яркий парфюм. Но что-то определенно есть. Свежесть океана, блин. О чем я на фиг думаю?! Видать я действительно профнепригодна, иначе не могу объяснить почему я дышу как загнанная лошадь и сглатываю слюну так громко, что становится стыдно.
