Бывшие. Запрети мне тебя любить
— Хм… — единственное, что следует от мужа.
И это очень-очень плохо!
Оборачиваюсь, демонстративно скрещивая руки на груди.
— Может быть я и повела себя как малолетка, может и правда совершаю ошибку, — произношу всё также ровно и спокойно. — Но я хочу попробовать. Заново. Он был вполне убедителен, чтобы я поверила ему. И даже если потом я буду горько сожалеть, я прошу тебя, не останавливай меня, — замолкаю ненадолго, не сразу решаясь произнести дальнейшее: — Я люблю его, понимаешь? Всегда любила. Это никакой не секрет для тебя, поэтому, говорю ещё раз: пожалуйста, Ром, дай мне свободу.
С такого расстояния не видно, какие эмоции заполняют взгляд серых глаз, но у Агеева на лице довольно ярко написано насколько сильно он не согласен с принятым мною решением.
— То есть, тебя абсолютно не волнует то, что наш сын не сильно вписывается в этот твой вариант новой фееричной жизни? — даже не говорит, буквально режет меня насквозь своими словами, пропитанными ядовитой реальностью. — Ладно я, хер с ним. Так и знал, что рано или поздно ты устанешь играть в примерную жену и захочешь чего-нибудь эдакого в силу твоего возраста, но… Матвей — о нём ты подумала вообще?
Внутренности выворачивает сплошным потоком боли. И дело уже не только в том, что мне физически становится всё хуже и хуже с каждой истёкшей минутой.
— Да. Подумала. Я всё объясню ему. Он поймёт, — отвечаю односложно.
Самой себе не сильно верю, но стараюсь сохранять твёрдость и решимость в голосе. Просто страх, что Рома просто-напросто отберёт у меня сына… давно живёт в моём сердце. Опасение не безосновательно. Мужчина вполне способен так поступить и в силу характера, и в меру возможностей.
— Ты же не… — дополняю, но тут же умолкаю.
Прикусываю губу, мысленно проклиная себя за то, что вообще подняла в довершение ко всему ещё и эту тему. Упустила шанс хоть ненадолго отложить очередное тяжёлое последствие моего спонтанного эгоистичного решения. Остаётся надеяться, что муж не понимает, о чём я собиралась сказать…
Надежда не оправдывается.
— Оставлю ли я Матвея себе, запретив тебе видеться с ним в случае развода? — вкрадчиво уточняет Рома.
Его тон слишком бесцветный, чтобы я могла понять, что кроется за ним, поэтому лишь нехотя киваю, чувствуя, как новый приступ тошноты подкатывает к горлу.
— А сама как считаешь? — не спешит облегчать мне жизнь Агеев.
Внешне никак не реагирую. А внутренняя истерика, разрождающаяся во мне, с виду и не заметна вовсе. По крайней мере, я очень надеюсь на это. Так и стою, не шевелясь, ожидая, что мужчина может сказать что-то ещё. Но он молчит. И мне ничего не остаётся, как вытерпеть минуту немого противостояния, после чего возобновить шествие в дом.
— В одном ты права, Жень — он поймёт. Я уверен в этом. Матвей — уже большой мальчик, — флегматично бросает напоследок Рома, дополняя через длинную паузу едким тоном: — Чего я не могу сказать о четвёртом участнике той каши, которую ты сейчас завариваешь.
Вновь останавливаюсь. Но не оборачиваюсь. В какой-то мере я согласна с услышанным. Но и признавать правоту Агеева тоже нельзя. Наверное, именно поэтому, оставляю при себе абсолютно всё, что так рвёт изнутри, погружая в пучину беспросветного хаоса. Мысли путаются, а сознание потихоньку плывёт в непроглядную даль, приказав долго жить отдельно и самостоятельно. И мне страшно. До жути. Настолько сильно и неотвратимо, что и не уверена больше в правильности содеянного только что… Но и вернуть всё обратно я не могу. Не теперь, когда уже ступаю на эту скользкую дорожку. Главное, теперь не расшибиться насмерть, когда придётся снова падать.
