Год, когда мы встретились - Ахерн Сесилия
Я улыбаюсь и сажусь на свою новенькую садовую скамейку, чтобы внимательно слушать.
– Как только приходит ранняя весна, луковицы дают побеги. А если из-за изменения климата весна станет более теплой, колокольчики утратят свое преимущество перед менее морозоустойчивыми растениями, и те их вытеснят.
Даже и не знаю, что ему на это сказать.
– Ужас какой. Но у меня в саду колокольчиков нет. – На всякий случай оглядываюсь, чтобы в этом убедиться.
– Ужас будет, если мы не увидим в лесу поляны, покрытые голубыми цветами. Так ведь?
Да, голубые от колокольчиков поляны – это красиво. Но почему он решил, что именно этот аргумент заставит меня согласиться на работу, выше моего разумения.
– Санди, – произношу я максимально серьезно. – Мне нужно вам кое-что сказать.
Он на секунду замирает, почуяв неладное.
– Да?
– Мне следовало рассказать вам об этом раньше, но я… ммм… – нервно откашливаюсь и продолжаю: – У меня принудительный отпуск. На год. Он заканчивается в ноябре.
– В ноябре? – судя по тону, он отнюдь не рад. Но профессиональная выдержка удерживает его от проявления гнева, хотя есть на что гневаться. Он впустую потратил на меня время, теперь я это понимаю. В отличие от меня он не забавлялся дурацкими играми, а делал свою работу. – Мне полезно было бы узнать об этом месяц назад, Джесмин. – Он так произносит мое имя, что я вся сжимаюсь и от страха не знаю, что сказать. Чувствую себя, словно у меня штаны свалились, а папарацци скачут вокруг и снимают мою голую задницу. Утешает лишь то, что мы с Санди говорим по телефону, а не лицом к лицу.
– Простите, что не сказала вам раньше, я просто… – Не знаю, что выдумать себе в оправдание, но он молчит и ждет объяснений. – Я постеснялась.
Мне кажется, он остановился посреди улицы.
– Да чего же тут стесняться? – искренне удивляется он уже без всякого раздражения.
– Ой, я не знаю. Меня уволили. Я целый год не смогу работать.
– Джесмин, это нормально. Здесь абсолютно нечего стыдиться. На самом деле вам должно быть лестно, что они не хотят, чтобы вы ушли к конкурентам.
– Я как-то не думала об этом в таком ключе.
– И напрасно. Между нами говоря, я не возражал бы получить свободный оплаченный год. – Он смеется, и мне становится намного легче.
Мы надолго замолкаем. Я не знаю, как себя вести. Если эта работа отпадает, то нам больше незачем встречаться. Но я очень хочу его увидеть. Сказать об этом? Назначить встречу? Или попрощаться? И тут он спрашивает:
– Вы хотите получить эту работу, Джесмин?
Прокручиваю сценарий, при котором я говорю нет. Он вешает трубку, больше я его никогда не увижу, я возвращаюсь к своему отпуску, будущее неясно, настоящее уныло и тревожно. Нет, не хочу больше жить так, как последние полтора месяца.
– Да, я хочу получить работу. – Тут же исправляю свою ошибку. – Я хочу эту работу.
– Хорошо. Мне придется пойти и рассказать обо всем. Посмотрим, что они скажут. Ладно?
– Да, конечно. Конечно. – Беру себя в руки и добавляю с наигранной любезностью: – Еще раз прошу меня извинить.
А потом минут пять сижу, закрыв лицо ладонями, мысленно корчась от стыда. Наконец встаю и возвращаюсь к своему саду. Постепенно все лишние мысли улетучиваются, я думаю только о том, чтобы ровнее класть доски одну к другой, оставляя небольшие промежутки для стока воды.
Сосредоточенно колочу свой настил, как вдруг в голове что-то щелкает, молоток выпадает у меня из руки, и я бегом мчусь в дом. Там, на кухонной стене, висят над столом фотографии, и я точно знаю, какая мне нужна. Вот она! Невольно прижимаю руку к губам, чтобы не расплакаться. Нет, это не излишняя чувствительность, просто эта фотография для меня очень много значит. И Санди это понял.
Напротив того места, где он сидел, когда мы пили чай втроем с Хизер, висит старый снимок. Я, Хизер, мама и папа – единственный, где мы все вместе. Он сделан в Ботаническом саду, куда часто ходили гулять. Мы все широко улыбаемся, у меня не хватает переднего зуба, и мы лежим на поляне с голубыми колокольчиками.
Глава девятнадцатая
Фотография наводит меня на размышления, и я размышляю – старательно, долго, о самых разных вещах. Параллельно заканчиваю устанавливать фонтан, а также вкапываю шпалеру и крашу ее в честь дедушки Адальберта Мэри в красный цвет. И еще натягиваю вдоль стены бечевки, чтобы моему зимнему жасмину, который я совсем недавно посадила, было куда карабкаться. А потом, когда я думаю, что больше уже не могу думать и пусть кто-нибудь решит за меня, что делать с моей жизнью, я решаю, что надо настелить траву возле дома, а еще сделать цветочную лужайку. Мне вновь понадобился Эдди, но на сей раз я уже не позволяю ему валять дурака, и этот клочок асфальта он успевает раздолбать за день. Я подготавливаю почву и всю неделю высаживаю смесь семян: маки, садовые ромашки, маргаритки «бычий глаз» и васильки. Участочек небольшой, но я берегу место под парник, который мне вскоре должны доставить, он встанет у свободной стены. Чтобы птицы не склевали семена, в воскресенье мы с Хизер вбиваем колышки, протягиваем леску над всем участком и вешаем на нее компакт-диски. Отбор не случайный, тут тоже все продумано, и мы берем те песни, которые, как нам кажется, напугают птиц до ужаса.
Я возделываю свой сад, возделываю и возделываю. И, пока возделываю, размышляю. Правда, я не всегда отдаю себе в этом отчет, вроде бы просто бездумно ковыряюсь в земле, как вдруг – бац! – мне в голову приходит мысль. Настолько неожиданно, что я разгибаюсь, распрямляю уставшую спину и оглядываюсь, чтобы понять, кто или что натолкнуло меня на эту свежую мысль.
Март движется к апрелю, и я все размышляю. Выпалываю сорняки. Защищаю росточки. Днем уже тепло, но по ночам случаются заморозки, да и от сильных ветров они тоже могут погибнуть. Я помню о своих цветах, когда ужинаю с друзьями, особенно если льет дождь и, заходя в ресторан, люди отряхивают мокрые зонты и куртки, с которых вовсю течет вода. Первое, о чем я думаю, просыпаясь, – как там мой сад. Я думаю о нем, лежа в объятиях мужчины, с которым познакомилась в баре, слушая, как за окном его спальни воет ветер, и мне хочется домой, к саду, туда, где существование наполнено смыслом. Я все время в движении. Траву надо стричь, нельзя дать ей вырасти слишком высоко, не то она пожухнет. Нужно удобрять и пропалывать. Обо всем заботиться и ничего не оставлять в небрежении. Я занимаюсь этим и все время размышляю.
Нарциссы, прежде гордо тянувшие свои головки вверх, первыми украсившие серый пейзаж, теперь, увы, завяли. Как ни грустно, а приходится их обрезать, разумеется, оставляя черенки нетронутыми. Если не сделать этого, то растения потратят силы на образование семян и тогда в следующем году будут плохо цвести. А так всю энергию они направляют в луковицу.
В саду все время что-то меняется. Вне зависимости от того, как течет мое время, а оно течет медленно, жизнь в саду идет полным ходом. Там, где вчера был лишь крошечный бутон, вдруг распустился цветок – и с гордостью поглядывает на меня, дескать, смотри, что я успел, пока вы все спали.
Санди договорился, что я приступаю к работе в ноябре, а пока что подыскивает других кандидатов, чтобы было кого предложить помимо меня. Мое собеседование назначено на девятое июня. Жду не дождусь, мечтаю снова ощутить себя прежней. Мечтаю, чтобы год отпуска уже остался позади, но при этом спрашиваю себя, что я буду делать, когда наступит это время? В ноябре холодно, темно и серо, снова начнутся бури. Конечно, и в ноябре есть своя прелесть, но для меня это будет время принятия решений и надежд, связанных с началом новой работы – если я ее получу. Мне вдруг хочется, чтобы время текло помедленнее. Я смотрю на свой сад, на струйки воды в фонтане, распускающиеся весенние цветы и понимаю, что нельзя остановить приближение того, что меня ждет. Садоводство напрямую связано с подготовкой к будущему – сменяют друг друга времена года, жара и морозы, и мне надо уже сейчас готовить свою будущую жизнь.
