Заставь меня остановиться

                                                 Глава 16

Машинально набираю Егора, дабы удостовериться, что это не очередной троллинг Лукьянова, вот только телефон Юсупова выключен. Когда мне стало страшно? Наверное, через минут пять, когда я осознала, что Лукьянов скорее всего и вправду отравился, судя по времени написанного смс. Он бы вынес мне мозг завтра, да и так открыто точно бы не обзывался. ­Обиднее всего, что я реально его не травила. Как это доказать? И что вообще мне теперь делать? Не приходить на практику и притвориться больной? Блин, блин, блин! Беру трубку и несмело набираю Лукьянова.

– Ты все же смертница, – без предисловий начинает он, взяв трубку на четвертый гудок.

– Может вам принести уголь? – несмело предлагаю я единственное, что приходит на ум.

– Уголь ты будешь носить на шахтах, если выгонят с меда.

– Там вроде хорошо платят. На шахтах в смысле. Ой, я не это хотела сказать. Я имела в виду, что хочу принести вам активированный уголь. Давайте? Я быстро принесу.

– На черта мне твой уголь? Ты только этот сорбент знаешь?! – ворчливо произносит он.

– А вы хотите всю классификацию прямо сейчас?! – о, Господи, Аня, заткнись!

– Прямо сейчас. Даю три минуты на то, чтобы ты оказалась возле меня. На коленях возле меня, – добавляет Лукьянов.

– А может сразу голой?!

– Ну, если хочется голой – вперёд. Ключевое слово – на коленях. Каяться будешь, а не то, о чем ты подумала уже не в первый раз. А после того, как покаешься  – расскажешь классификацию сорбентов.

– Спокойной ночи, – зло бросаю я и кладу трубку.

Ну вот как так получается?! Звоню, чтобы оправдаться и сгладить острые углы, а получается все наоборот?! Самое дебильное, что я толком не поняла, он реально про колени или нет?

Кидаю со всей силы подушку в стену, представляя на ее месте Лукьянова, и вскакиваю с постели. Завтра меня не только никто пораньше не отпустит, но и, как минимум, доведут до белого каления. А новый пирог я не могу не сделать!

Утро встретило меня не только трясущимися коленками и синяками под глазами после бессонной ночи, но и колотящимся сердцем. И, тем не менее, я кое-как заставила себя навести макияж аля натурель, одеться в самое серьезное, что у меня есть, надеть мамины балетки, еще и нацепить очки. Ну все, ботаничка готова.

Надежда на то, что Лукьянов слег так сильно, что не пришел на работу, испарилась, как только я вошла на отделение. Никакой белой классической рубашки и брюк, на нем лишь футболка, джинсы и кроссовки. Волосы немного взъерошены. Возможно, это паранойя, но мне кажется, он бледный. Лукьянов  вообще сейчас совершенно другой, так сказать – «не рабочий». Хотя то, с каким рвением он отчитывает постовую медсестру, плечи которой сжались от страха, говорит об обратном. А когда он кидает какие-то бумаги в ее сторону, закатывая глаза, я понимаю, что мне точно конец. Кажется, так страшно мне не было даже на экзамене по биохимии. Хуже всего, что я продолжаю стоять как вкопанная, наблюдая уже за тем, как Лукьянов ругает главную санитарку отделения как нашкодившего маленького ребенка. Кричит так, что у меня сворачиваются в трубочку уши. За наше недолгое знакомство, я впервые вижу его настолько злым. Да, пожалуй, сейчас я поняла, что со мной он был очень даже добр. Ключевое слово «был». Я не в силах не то, что позорно сбежать, но и пошевелиться. И только, когда он резко повернулся и быстрым шагом направился в мою сторону, до меня дошло какого черта он так зол. Сегодня проверка!

– А чего в очках? Глаза свои бесстыжие прикрываешь? – без приветствия бросает он, хватая меня под руку.

– Никак нет. У меня плохое зрение.

– Да неужели? – тянет за собой вперед.

– Ну ладно, это, чтобы выглядеть умнее и для того, чтобы защитить мои прекрасные глаза от вашего гнева. То есть от вашей слюны. Когда человек ругается, он плюется. А слюна, как известно, иногда бывает очень ядовитой. Вот на моем стекле, кажется, уже ваша слюнная точка, – тараторю я, едва успевая за ним.

– Да что ты?

– Ага.

– Ты в курсе, что сейчас вынуждаешь меня плюнуть в тебя?

– Не надо. И вообще, это какое-то ужасное стечение обстоятельств. Я ни в чем не виновата, – судя по тому, с какой силой Лукьянов запихивает меня в кабинет – ему плевать на мои слова.

– Мне некогда с тобой препираться, оставим сей десерт на субботу. Давай переодевай халат, живо, – Лукьянов сам берет мой халат из шкафа и протягивает его мне. – И сними эти очки, не позорься, – с силой срывает их с меня, кидая на диван.

– Все не так, как вы думаете. Возможно, все дело в ваших руках, – предпринимаю очередную попытку оправдаться. – Вот откуда я знаю, куда вы суете свои руки.

– Я, кажется, просил оставить наши маленькие игры на субботу, но если тебе так не терпится, окей, я подыграю. Куда я сую свои руки? – руку даю на отсечение, что на лице Лукьянова промелькнула едва заметная улыбка.

– Вы меня об этом спрашиваете? Куда вы их суете, перед тем как отправить их в рот? – вполне серьезно интересуюсь я, застегивая клепки на халате.

– Я тебя удивлю, Анна, но годы, когда я совал пальцы в рот и сосал их вместо игрушки – прошли.

– Можно подумать, что пальцы только в рот можно совать. И я сказала, перед тем как отправить их в рот.

– А я сказал, что вообще не сую пальцы в рот.

– Ну, так в другие места суете. Вот вспомните куда совали, явно там и кроется разгадка почему вы отравились. Грязными руками трогали пирог, а потом его в рот, вот так и поймали бациллу. Хотя стойте, одна половина пирога была с капустой, вторая с мясом и картошкой. Какую вы ели? Может с капустой? Ну, тогда, возможно, эта реакция на капусту. Отсюда пучило и дристалось. Блин, вам же блевалось. В любом случае, дело не во мне, – уверенно заявляю я.

– Сейчас ты знаешь, где окажешься, Аня?

– Где?

– В морге.

– Я сейчас на камеру вас сниму, если будете угрожать мне моргом. Следите за своими словами.