Не прощай мне измену
Наношу блеск на губы и оглядываю себя в зеркало. Летящее длинное платье с нежным акварельным принтом, косуха, на одной ноге ботинок, на другой - туфля. Кричу за спину: - Л-а-а-ад, ботинки или туфли? - Пофиг! - выходит с пустым бокалом из комнаты, обнимает меня за талию и тянет к двери. - Опаздываем. Неуклюже переобуваюсь, допиваю свой бокал и выскальзываю за ней. Час назад я валялась на диване и малодушно читала о немецком проекте, участие в котором мне предлагал Сизов. Разумеется, я не намерена ничего от него принимать, но хотя бы посмотреть от чего отказываюсь. Берлинский университет искусств, УДК, совершенно иная лига. И при других обстоятельствах это действительно была бы возможность перейти на следующий уровень. Но… Вздыхаю и откладываю ноут. Не так и уж и нужен мне этот трёхсотлетний университет, выпускающий в мир дизайнеров, художников, музыкантов, актёров и ещё, бог знает кого. Там всё время сумасшедший движ - какие-то выставки, концерты, чтения, спектакли в своём театре. Раньше мы залипали на выпускные постановки студентов УДК. Они очень вдохновляли. А главное, пока об этом читала, я будто забыла, что происходит у меня в душе, в голове, в жизни. Словно это не я, а другой человек. С крыльями и планами. Жаль, не судьба. Звук домофона. В мониторе маячит бутылка чего-то с пузырьками. Лада. Улыбаюсь. Меня настолько смутил Сизов, что я, как никогда, рада компании. Отпираю дверь и иду инспектировать холодильник на предмет компании пузырькам. Достаю дуэт малины с голубикой в контейнере. Больше ничего подходящего нет. И неподходящего, кстати, тоже - почти не ем дома. Беру бокалы, поворачиваюсь к Ладе и понимаю, что одета она не для спокойного вечера с вином и сериалом. - Собирайся, - подтверждает мою догадку, - пойдём в люди. - В какие люди? - тяну вниз края домашней футболки. - Да в любые уже, - оглядывает квартиру, - тебе тут не надоело? Отрицательно машу головой, а сама с удивлением замечаю, что надоело. Идея пойти развеяться, как минимум, не пугает. А два бокала игристого так и вовсе сделали её привлекательной. Кажется, выздоравливаю. Мы действительно опоздали. Концерт грузинской группы с трудновыговариваемым даже на трезвую голову названием был уже в самом разгаре. Весь народ столпился у сцены, но Лада ведёт меня в обратную сторону. Здесь свободно, несколько пар танцуют, кто-то просто общается. Из динамиков льётся мягкий фолк-рок, приятный вокал обволакивает. Слов не разобрать, но и без них он касается чего-то очень тонкого внутри, делая тебя немножко счастливым. Площадка обустроена на крыше торгового центра и если подойти к ограждениям, можно представить себе, что летишь. Прикрываю глаза и впервые за долгое время чувствую лёгкость. Губы трогает улыбка. Здесь, в этот самый момент моя жизнь продолжается. Когда Лада отошла поздороваться со знакомыми, ко мне привязался парень, который поведал о том, что сложное название группы в переводе означает “пассажиры”, пытался угостить коктейлем, узнать биографические данные и пригласить на танец. А я слушала его и думала, что рано или поздно мне придётся знакомиться с мужчинами. Другими. После семи лет брака эта мысль кажется дикой. Чёрт, прости парень, точно не сегодня. Отклоняю все предложения разом, но парень слишком настойчив. Оглядываюсь в поисках Лады - не вижу. Разворачиваюсь, чтобы пойти поискать, и проваливаюсь в темноту карих глаз, в запах солнца, в глубокий низкий голос… - А со мной потанцуешь, Сим-Сим?
Нервно перебираю мелкие пуговички на платье. Лёгкость, которая пела во мне ещё минуту назад, испаряется. Тело ватное, ноги тяжёлые, пульс частит. - Смелее, - голос становится ниже и тише. Тёплая ладонь обнимает мою, чтобы осторожно и мягко притянуть к мужскому телу. Парень что-то возражает, но чем дольше я смотрю в глаза мужу, тем дальше становятся все посторонние звуки, пока не исчезают совсем. В мире только мы, яркие звёзды, крыша и волшебная музыка. Я научилась засыпать одна, готовить для себя и не ждать в течение для сообщений с планами на вечер. Но абсолютно не знаю, что делать, как вести себя с чужим человеком, которого вопреки здравому смыслу чувствую близким. Не подготовилась, поэтому просто танцую. Хотя кому я вру, непросто. Во мне, как и в любом взрослом человеке, сто тысяч миллиардов клеток и каждая из них в тихой эйфории. Потому что я скучала. По прикосновениям, по дыханию у виска, по ощущению в его руках, когда он ведёт так естественно, что продолжаешь его движения не задумываясь. Невыносимо скучала. Это чувство ошеломляет. Хочется длить и длить его, пока не иссякнет, не истончится само… вместе с танцем. Но звучит следующая мелодия, а Тим не отпускает. В его глазах, где, думала, будет холод, по-прежнему живёт огонь. Мой огонь. И сейчас он разгорается. - Откуда ты тут? - голос звучит чужеродно в нашем молчании. - Пришёл к тебе, хотел поговорить… - Как узнал, где искать? - Геолокация. Ты телефон от моего не отвязала. Правда. Как я забыла… - Это не я ушла от тебя, почему не отвязал сам? Тим медлит с ответом, а я убеждаю себя, что мне больше неважно. Глубоко вдыхает и прижимает сильнее: - Не смог, Сим-Сим. Не отвязывается. В следующее мгновение хватает меня под ягодицы, вынуждая обнять торс ногами, и уносит на самый край крыши, за высокую изгородь из густых кустов в кадках, куда не добивает свет прожекторов. Так и садится на лавку со мной на руках. Порываюсь встать - он придерживает: - Посиди так немного? Сижу. Пусть говорит. Развод пришлось бы обсудить так или иначе…
Мысль прерывают пальцы Тима, скользящие по спине, шее, затылку. Он ныряет ладонью в кудряшки и прижимается лбом к моему. Шепчет в самые губы: - Сим-Сим, давай всё вернём? Моё “нет” тонет в поцелуе. Голодном, отчаянном, влажном, глубоком, страстном, как никогда. Отвечаю каждой клеточкой из сотен тысяч миллиардов. Его вкус, знакомый, близкий, единственный. Целовать его так же желанно, как напиться воды, когда насмерть измучен жаждой. До дрожи, до стонов, до жжения в лёгких, потому что воздух уже закончился, а оторваться друг от друга нет никакой возможности. Темноту его глаз полумрак превратил в бездну, где пылает пламя. Это как-то называется, когда огонь заполняет весь объём помещения и распространяется через воздушные разрывы. Тушить пожар на этой стадии не только бесполезно, но и чревато гибелью пожарных. Горим. - Я столько наворотил, - продолжает шептать, задыхаясь, - я кретин, - ещё поцелуй, - но больше так не могу, подыхаю без тебя… Вижу в нём ту же боль, что смотрела на меня из зеркал и витрин, но к своей я привыкла. А его боль ранит не меньше, чем предательство и пренебрежение. Не могу сдерживать слёзы, сразу несколько дорожек бегут по щекам. Он стирает их большими пальцами и, глядя в глаза, произносит: - У меня с ней ничего не было. Прочищаю горло, но всё равно получается сипло: - В “Сапоре” я видела больше, чем рассказала тебе… Густые ресницы падают, скрывая бездну, а потом он берёт мою ладонь и кладёт себе на грудь, туда, где “мишень” бьётся частыми, гулкими ударами. - Тут ничего не было. - А где было? - обиженно вырывается у меня. - Я ни с кем не спал, кроме тебя, Сим-Сим. Он никогда не врал, и сейчас верю, но… - Это уже ничего не значит, - всхлипываю и закрываю лицо ладонями. - Неважно, что было у тебя с ней, важно, что было у нас, а у нас… - нет сил договорить, прижимаю пальцы к глазам, будто это может как-то остановить слёзы. - Давай всё исправим? Мы ведь оба мучаемся, - отстраняется и достаёт что-то из нагрудного кармана, - тебе же тоже без меня… плохо. Плохо? Поражённо смотрю на своё фото из той фотосессии. Резко тошнит. Не может быть, я их лично сожгла вместе с картами памяти! - Откуда оно у тебя?.. - Есть ещё… Был у вас по делу, отдали вместе с шарфом и футболкой, сказали, ты забыла на ночной съёмке… А мне не сказали! Чувствую себя голой, стыд жжёт щеки. Ломанная поза, искажённое лицо, припухшие полосы на руках… Я не хотела, чтобы видели эти фото, тем более он! Это ужасно несправедливо. Срываюсь в рыдания, пряча голову у него на плече. Тим гладит волосы и убито шепчет: - Маленький, скажи, что я не сломал тебя. Пожалуйста, скажи, - сжимает моё тело так крепко, словно хочет удержать вместе разваливающиеся части. Рвано хватаю воздух и ничего не могу ответить. Я уже срослась. Сама. Чтобы жить без него. - Очень люблю тебя, Сим-Сим, - муж так редко признаётся в любви словами. Помню каждый раз. Этот будет самым кошмарным, потому что вместо “и я тебя” шепчу не своим голосом: - Ты мне больше не снишься… Тим каменеет, потом отрицательно машет головой. Не принимает. - Не верю. Не знаю, как это возможно, но я вижу, что Тим тот же самый и одновременно другой человек. Мы оба изменились. Ничего не вернуть, не спасти. Окончательно сдаюсь истерике: - Ты мне больше не снишься, не снишься, не снишься! - кричу на его еле слышные “нет”. Беспорядочно колочу кулаками, чтобы как-то пробить, чтобы понял, что поздно. Руки мужа безвольно падают, и, путаясь в платье, я убегаю, унося с собой картину догорающего пожара в его глазах.
