Не прощай мне измену
Кровь бросается в лицо, и щёки печёт так сильно, что я с трудом подавляю порыв прижать к ним ладони. Отворачиваюсь и насколько возможно медленно отхожу к окну. Сбегаю. Разумная Сима бьёт кулаком по тревожной кнопке - я должна идти не к окну, а к двери, но процесс уже запущен, и ответы Алёне рождаются один за другим:“Не держу”, “Если он захочет, его никто не удержит” и даже ”Не отпущу”, но отвечаю совсем другое: - Я бы предпочла быть подальше от… ваших отношений, - голос не слушается, выходит тихо. К тому же я стою спиной и никак не могу повернуться и сказать это в глаза, потому про “отношения” приходится повторить дважды, пока слова, отражаясь от массивного стекла в окне, не долетают к Алёне. Пару раз шумно вдыхаю, пытаясь унять тошноту. В этой студии доисторические рамы - деревянные, с облупившейся краской - в сочетании с голой кирпичной кладкой откоса получается хороший фон для фото, но плохой для того, кому нужен хотя бы глоток свежего воздуха. - Пару свиданий трудно назвать отношениями, - голос пропитан горечью. Нахожу её слабое отражение в окне, вижу, как она, окончательно потеряв броню превосходства, снова поворачивается к Тиму и продолжает с надрывом: - Сима, вы любили когда-нибудь так, что не могли дышать? Нет, с ним я, наоборот, дышала глубже. -…любили так, что с ним теряли себя? Нет, с ним я себя находила. -…любили так, что готовы были на низкие поступки? Нет, с ним я становилась лучше. -…любили так, что готовы были шагнуть во тьму? Нет, с ним мой мир становился светлее и ярче. Эмоции в её голосе волной бьют мне в спину, закладывая уши. Тревожную кнопку замкнуло. Опираюсь бёдрами на подоконник и ерошу себе волосы пятернёй: как понять, кто из нас любит его правильно? Как ему вообще нужно, если он сейчас ни со мной и не с ней? Эта мысль так бы и носилась по кругу, если бы Алёна не продолжила: - Он не смотрит на меня ТАК, - кивает на фото, будто я могу увидеть этот жест. Гашу порыв повернуться и возразить, что смотрит, я сама видела, но как-то странно убеждать любовницу своего мужа в том, что он её хочет. - У меня была иллюзия, да, но в “Агате”… - судорожный выдох, - Сима, он смотрит на вас, даже когда не смотрит… Прошу, отпустите его. В крепкой семье мужчина никогда не обратит внимание на другую. Меня скручивает. Первым спазмом от духоты и понимания, что она права. Вторым - от осознания, что я не заметила, когда наша семья перестала быть “крепкой” - была слишком счастлива. Третьим - оттого, что мне ей нечего ответить. Не признаваться же, что я понятия не имею о чём она, и вообще была уверена, что они вместе. - А если не посмотрит? - отвечает ей чей-то голос, отдалённо похожий на мой. Пауза. Я уже не смотрю в отражение, потому что видеть то, как она прикрывает ладонью горло, то ли в попытке защитить уязвимое место, то ли стараясь сдержать слова, показывающие её слабость, ранит не меньше, чем сами откровения. Босыми ногами шлёпает к кулеру, наполняет пластиковый стакан на треть, выпивает и, сминая его с отвратительным хрустом, выкидывает в мусорное ведро. Вместе со стаканчиком в ведро отправились горечь, надрыв и неуверенность. Обувается возле кресла. Возвращается броня, а вместе с ней - прежняя Алёна: - Посмотрит как-нибудь по-другому… со временем. Мне должно стать легче, от факта, что он не с ней, но становится только хуже. Разом одолевает пронизывающая тоска по чувствам обеих, которые растоптал близкий нам человек. Я не понимаю, как Тим мог сделать так больно любящим его людям. Просто отказываюсь понимать. Дышу спёртым воздухом, прогретым солнцем и батареями - не помогает. Будто из атмосферы пропал кислород и вдыхаю один азот. - Сима, что вы молчите?! А как я отвечу? В ушах гул, перед глазами круги. Надо бы повернуться и что-то сказать, желательно с достоинством, но в горле разрастается ком, ещё немного и не смогу сказать вообще ничего. Делаю ещё несколько бесполезных вдохов и... К чёрту достоинство, собираю последние силы и, не поворачиваясь, чеканю: - Съёмка окончена. А дальше всё, как в замедленном кино: стук каблуков, грохот захлопывающейся двери и живописно разлетающееся огромное стекло, у которого я стою. Гул в ушах перекрывает звон, наверное, было громко. Понимаю, что надо отступить, но не осталось никаких сил сдвинуться даже на шаг. Так и стою, наблюдая радужные блики солнца в осколках и жалея, что камера лежит далеко. Врывается менеджер и тащит к санузлам, где меня долго выворачивает разговором, эмоциями, всей ситуацией и запоздалым страхом с облегчением, что стекло могло полететь в меня, но хоть эта беда миновала. Градом катятся слёзы. Испуганная девочка-менеджер стряхивает с меня стеклянную пыль с мелкими осколками и влажной салфеткой стирает капли крови — пара осколков едва задели щеку и шею. - Больше нигде не ранена? Заторможенно осматриваю себя, вроде других порезов нет, чудом даже одежда целая. - Нигде. И везде.
