Право на одиночество
С того дня моя жизнь изменилась. Потихоньку я перетаскивала к Максиму всё больше вещей, а Алиса полюбила новое место жительства так же сильно, как и прежнее. Только вот она перестала будить меня по утрам. А я больше не вскакивала ни свет ни заря, чтобы сфотографировать рассвет. Мне теперь нравилось другое – просыпаясь, обнимать мужчину, лежавшего рядом, прижиматься щекой к его груди и слушать стук его сердца.
Лисёнок и Лика не гостили у нас – они жили с нами. После того памятного вечера Лена нашла себе нового любовника и укатила с ним в Париж, сказав, что вернётся к Новому году. Оставлять в большой «золотой» квартире Лику в одиночестве я не позволила и заявила Максиму, что девочки будут жить с нами – благо, в квартире место есть, всё же три комнаты, пусть одна и гостиная.
Поначалу было очень необычно вставать по утрам и вместо того, чтобы завтракать пустым чаем или бутербродом, готовить полноценные завтраки на «семью» из четырёх человек. Но мне нравилось. Особенно мне нравилось следить за тем, как постепенно оттаивает Лика, начиная улыбаться мне всё чаще. Я не навязывала девочке своё общество и не лезла в душу, понимая, что сначала ей нужно ко мне привыкнуть. Лика, конечно, пока не доверяла мне, она по-прежнему была хмурой и грубоватой, но я видела, что лёд тронулся. И запаслась терпением, чтобы не спугнуть девочку.
Зато Лисёнок искренне радовалась всему, что случилось. Уплетая по утрам за обе щёки завтрак, который я готовила, она болтала ногами и честно докладывала мне, что мама так вкусно готовить не умеет. В ответ на это Лика вздыхала и пряталась за чашкой с чаем, но я успевала заметить тоску, мелькавшую в её зелёных глазах. И мне казалось, что я вплотную приблизилась к тайне этой грустной девочки.
После завтрака мы выходили из дома и садились в машину. Доезжая до ближайшего метро, Максим высаживал дочерей, Лисёнок при этом каждый раз кидалась нам обоим на шею, а Лика смущённо перетаптывалась на улице, ожидая, когда младшая сестра со всеми нацелуется. Каждый раз я ободряюще улыбалась Анжелике и желала ей удачи, от чего щёки девочки немного розовели, а из глаз на несколько секунд почти совсем исчезала тоска.
Я не могла поверить, что то, чего я так опасалась, оказалось настолько нестрашно. Максим, Лисёнок, и даже Лика – были довольны происходящим (хоть последняя и не могла в этом признаться даже самой себе), и единственное, чего я по-прежнему боялась – того, что я когда-нибудь захочу уйти к другому мужчине. Но я старалась не думать об этом.
С Миром я теперь не могла видеться так же часто, как раньше, но всё же раз в неделю у меня получалось вырваться под предлогом встреч с подругой. Почему-то я опасалась сказать Максиму правду, помня о внезапной вспышке ревности у меня в квартире. Меньше всего на свете я хотела, чтобы поссорились эти двое дорогих мне мужчин.
Мир был очень рад за меня. Он, правда, подшучивал теперь над моим «семейным положением», а на самой первой нашей встрече, распахнув объятия, воскликнул:
– Девочка моя!
А потом, прищурившись, добавил:
– Или уже не девочка? – и тут же, заметив, что я надулась, рассмеялся. – Ну ладно, ладно, шучу, не обижайся.
Но я была слишком рада его видеть, чтобы обижаться.
Антону я ничего не рассказала. Понимала, что это глупо и нечестно по отношению к другу, но была не в силах выяснять с ним отношения. Приедет – расскажу. В подробностях. А пока пусть друг пребывает в спокойной уверенности, что я по-прежнему одна.
Светочка с Аней оказались поразительно единодушны. Обе светились от радости, узнав, что я уступила наконец Громову, и клещами вытаскивали из меня подробности нашей первой ночи. Чуть не убила сначала одну, потом вторую. Причём если Светочка замолчала уже после моего вопроса, не собирается ли она дарить Громову на 23 февраля трусы, то Аня допрашивала меня до тех пор, пока я не взвыла в голос.
– Ну что тебе, жалко, что ли? – в который раз надулась подруга. – Давай я тебе расскажу, какой у моего Витьки…
– Нет! – взмолилась я. – Аня, миленькая, пожалуйста, я этого не вынесу! Если хочешь, я в следующий раз линейкой померяю, только избавь меня от подробностей своей постельной жизни!
Почему-то это предложение с линейкой Аню настолько впечатлило, что подруга, расхохотавшись, обещала у меня больше ничего подобного не спрашивать.
Удивительное дело – теперь, когда сотрудникам нашего издательства точно было, о чём сплетничать, никто даже не думал этого делать. Хотя мы с Максимом приезжали на работу в одной машине, и уезжали тоже. Почему-то весь коллектив дружно нашёл нам оправдание («он просто подвозит коллегу»), чем окончательно меня поразил. Максим же просто хохотал, уверяя, что мы слишком хорошо притворяемся и поэтому никто ни о чём не догадался.
Но я бы так не сказала. И это, пожалуй, был единственный минус…
С той самой ночи я изменилась, и эти изменения мне не нравились. Мне становилось всё сложнее контролировать собственные желания. Когда Максим на совещании под столом начинал поглаживать мою коленку, у меня перехватывало дыхание. Когда он подходил ко мне близко и смотрел в глаза, я чувствовала, как слабеют ноги, а желудок совершает сальто-мортале вместе со всеми остальными внутренними органами. И услужливое воображение немедленно подбрасывало мне какую-нибудь из картинок, которые имели место быть прошлой ночью, и я нервно облизывала губы, пытаясь справиться с собственным сердцебиением и желанием немедленно запереться где-нибудь вместе с Громовым. А он, гад, прекрасно видел, как мне трудно, и только сильнее дразнил.
