Замуж с осложнениями
— Нет, конечно, — быстро говорит Азамат. — Просто мне казалось, что я тебя уже неплохо знаю, а тут вдруг такие символы… Ты пыталась напугать Старейшин, что ли?
Нет, так мы никогда друг друга не поймём.
— Азамат, — говорю. — Расскажи мне, что значат мои бормол.
— Ну как… — он разводит руками, потом чешет в затылке. — То и значат. Куда ещё рассказывать-то?. .
— А какие? — спрашивает Тирбиш.
— Можно ему сказать? — уточняет у меня Азамат. Я киваю, чувствуя, что сейчас начну убивать.
Он быстро бормочет по-муданжски, и Тирбиш резко спадает с лица, а потом окидывает меня благоговейным взглядом. Проблема в том, что сказанное Азаматом совершенно непохоже на то, как по-муданжски называются те предметы, что я выбрала. Я настораживаюсь.
— А ну-ка повтори названия на всеобщем, — говорю.
— Э-э… — Азамат на секунду задумывается, — трон, небеса, молитвы.
Я роняю голову в ладони. М-да, где уж мне было догадаться.
— Алтонгирел — идиот, — заключаю я в итоге. — Да и ты немногим лучше. Уж извини, но предметы, которые я выбрала, называются подушка, зонтик и книжка. А всё остальное — это ваше больное воображение.
Азамат смотрит на меня пару секунд, не моргая, а потом как грохнет хохотать, Тирбиш аж подскочил.
— Ну коне-ечно, — стонет мой муженёк, — ты же не знаешь значений! Ой, не могу, Лиза, а я-то волнуюсь! Боги, да если бы Старейшины знали…
Тирбиш чешет в затылке:
— Вот это да-а… И ведь не поспоришь, правда же, подушка, зонтик и книжка!
Азамата накрывает второй волной хохота. Я сижу, посмеиваюсь дебильненько, жду, пока его отпустит и я получу какие-нибудь объяснения. Ну ладно, параллель зонтик-небо я ещё могу себе представить. Подушка-трон — уже хуже, но если на ней сидят… А уж книжка — сборник молитв, что ли? Ну и как, откуда это можно было знать?!
Ишь, как его разбирает, прямо как меня у дома Старейшин. Тоже стресс выходит небось. Но всё-таки Азамат гораздо сдержаннее меня, так что у него это не так долго длится. Поднимается только что не из-под стола в сидячее положение, утирает слёзы.
— Лиза, — всхлипывает он, — с тех пор, как ты появилась, я смеюсь вдвое больше, чем за все пятнадцать лет изгнания вместе взятые!
— Это меня не сильно удивляет, — говорю. — Лучше объясни, как я должна была, по-твоему, понять, что есть что в этих несчастных фигурках.
— Ну это же… всё равно что ты бы про дом сказала, что это кусок глины! В голову ведь не придёт, что можно не узнать такие вещи! Да и вообще, если забыть о значении, то как ты выбирала-то? Не по внешнему сходству ведь!
Высоко задираю брови, стараясь выразить на лице как можно большее фе.
— Я, естественно, наделила их значениями по функции. Подушка нужна, чтобы было мягко и уютно, зонтик от дождя, книжка — чтобы не скучать, тем более у тебя ведь тоже книжка была…
Он воздевает руки к небесам:
— У меня были летописи, я ведь книжник! А ты взяла молитвенник!
— Чем они отличаются на вид-то?!
— Молитвенник узкий, потому что стихи в столбик пишутся, — объясняет он, снова начиная смеяться.
— Дал бы мне рулетку, — говорю, — я бы померила и сравнила!
— Ты лучше скажи, — Азамат с трудом борется со смехом, — зачем тебе был зонтик? От какого тебе дождя защищаться надо?
Я открываю рот… и чувствую, что краснею, припоминая тот сентиментальный бред, который был у меня в голове. Тем более при Тирбише уж и вовсе неудобно… А этот сидит, похохатывает, зонтик ему смешно.
— Ну, видишь ли, — говорю прохладно, — мне Алтонгирел велел постараться показать себя хорошей женой. Вот я и старалась выбирать такие вещи, которые описывают хорошую жену.
— И причём тут зонтик? — фыркает Азамат, трясясь от смеха.
Мне это начинает надоедать. Подзываю его пальцем, чтобы наклонился поближе. Он перегибается ко мне через столик, а Тирбиш, наоборот, откидывается назад, чтобы не слушать.
— Видишь ли, дорогой, — говорю я довольно раздражённо, — я считаю своим долгом защищать тебя от злословия и поддерживать в трудную минуту. Конечно, если ты находишь это смешным, я могу воздержаться.
Отодвигаюсь, чтобы заглянуть ему в лицо. Смеха и след простыл, конечно. Жалко его так осаживать, вон извиняться принялся… Господи, как же я с ним жить-то буду, если даже после такого крошечного выговора сердце сжимается и хочется всё вернуть, как было. Пускай смеётся, если ему весело, на его долю и так достаточно злобы выпало.
Пересаживаюсь к нему под бок, обнимаю, насколько дотягиваюсь.
— Не мечись, — говорю. — Если я намекаю, что ты неправ, это ещё не значит, что я тебя ненавижу.
— Надеюсь, — улыбается он, целует меня в макушку.
Тут является официантка с нашей едой, Тирбиш оглядывает и девушку, и подносы весьма плотоядно, тем более что на нас ему смотреть неудобно. Официантка пялится пару секунд на нашу скульптурную группу, краснеет, быстренько составляет с подноса блюдо и уматывает — не иначе, сплетничать.
