Порочное влечение
Дни сменяли ночи. Ночи сменяли дни. Ничего не менялось. Гнетущая паутина ожидания захлестнула меня с головой. Ну, во всяком случае, меня не посвящали во все подробности... После моего пробуждения Виолу перестали пускать в палату и я была отрезана от любой возможности узнать о самочувствии Роберта хоть что-то. Иногда мне в голову приходила ужасающая мысль, что он мог быть уже мертв, а я даже не знала об этом… Ни оплакивала, ни горевала, ни страдала… В тот момент я могла зависнуть и часто ловила себя на том, что уже около часа смотрю в одну точку, не имея при этом никаких мыслей и идей.
Кроме того, мою палату быстро превратили в комнату для допросов закрытого типа. Каждый день ко мне наведывались только медсестра, доктор и Семен Петров, следователь по делу Роберта и "Кашемира", который излишне умничал в день моего пробуждения после пожара. Его постоянный черный костюм выводил меня из себя, а коричневая кожаная сумка, как у Свидетелей Иеговы, в которой он носил ноутбук и блокнот для записи показаний, медленно вводили в затяжную депрессию. Хотя умом я понимала, что дело не в Семене и его одежде, а сама ситуация обреченности и неизвестности медленно превращала меня в полуживой овощ, зависший в режиме ожидания.
Видимо, Семен хотел подловить на вранье, но мое душевное состояние требовало разрядки и с каждым днем я все больше открывалась ему, ударяясь в философские рассуждения на тему тщетности бытия. Наверное препараты, которые медсестра колола мне с завидной периодичностью, или ощущение подвешенной в воздухе проблемы "жизнь-или-смерть" сыграли свою роль. Под конец очередного допроса он всегда тяжело выдыхал сквозь стиснутые зубы, словно ничего полезного из разговора вытянуть не удалось, и уходил с недовольным лицом, но только до следующего дня и новых идентичных вопросов.
— Скажите, Полина… Кем вам приходится Роман Усачев? — в один из своих визитов наиграно-равнодушно спросил мужчина, слегка пригладив длинноватые черные кудрявые волосы, а затем возвращая свои тонкие пальцы к клавишам ноутбука. Как ему удавалось так громко стучать по клавиатуре, словно на дворе начало девяностых или техника переживала тяжелый спад в развитии, было представить трудно.
В этот момент я сидела в легкой бесформенной розовой хлопковой пижаме около окна и рассматривала птичек, расхаживающих по широкому больничному подоконнику за (внимание!) железной решеткой на десятом этаже. По плану сейчас должен был быть вопрос о моем местонахождении в "Кашемире" на момент взрыва и такое отклонение от графика заставило вернуться в реальность и немного непонимающе посмотреть на мужчину, будто вместо привычной овсянки на завтрак мне внезапно подали суп из щавеля.
— Да, я тоже могу удивлять, — немного иронично заметил голубоглазый следователь, одарив меня пронзительной, немного косой улыбкой, показав неестественно белые зубы. На меня это не произвело никакого впечатления и, когда я снова вернулась к созерцанию птиц, услышала сдержанное напоминание о себе: — Полина, кажется мы уже прояснили, что горло ваше в приемлемом состоянии, чтобы отвечать членораздельными предложениями, поэтому я все же жду от вас рассказ о неком Романе, названивающим вам регулярно в течение двадцати дней подряд.
— Роман Усачев… — распробовав два уже давно не новых для меня слова, вновь погрузилась в гнетущие воспоминания, но, тут же одернув сама себя, немного пафосно ответила Семену первое, что пришло на ум: — Это моя неудачная попытка завести семью.
— У вас слишком много неудачных попыток, — спустя целую вечность гробового молчания Петров удивил меня фразой, которая почему-то ударила в самое сердце. Мои перепуганные глаза посмотрели прямо на него, но мужчина почему-то воспринял мой взгляд как вопросительный... — Ваша подруга Вероника предала вас и вместе с другом Артемом зачем-то пытались закрыть в машине с газом. Ваша "попытка завести семью" вновь закончилась фиаско. Ваш роман с миллиардером привел вас на скамью подсудимых и в больницу. Ваш коллега зачем-то оставил ваши вещи на месте взрыва…
— К чему вы клоните? — немного хрипло из-за подступающих слез спросила я у мужчины, у которого загорелись глаза в тот миг, как он увидел первые проблески влаги в моих глазах.
— К тому, что либо все вокруг почему-то ополчились против вас (прямо какой-то вселенский заговор!), либо дело непосредственно в вас, как эпицентре бедствия… Ведь дело не в пассажирах "Титаника", а непосредственно в средстве передвижения, который не поправимо поврежден. Как бы люди на его борту не кричали и не выясняли причины крушения, факт остается фактом – корабль идет ко дну, — немного философски сказал Семен и тут же, захлопнув ноутбук, принялся складывать вещи для того, чтобы вновь уйти.
— Хотите сказать, что именно я причина всех неудач? Что не будь меня, все бы жили себе припеваючи? — на последнем слове я осеклась, из-за предательски осипшего голоса, и замолчала, увидев проблеск понимания во взгляде почему-то едва скрывающего счастье мужчине.
"А ведь этот чопорный следователь прав… Не будь меня, Вероника не сломала бы себе жизнь и не пошла на поводу у недоброжелателей Роберта. Не будь меня, даже сам Роберт бы сейчас не лежал в больнице в предсмертном состоянии, ведь именно я впустила в "Кашемир" Павла. Не будь меня, Роман Усачев бы никогда не попал в тюрьму"... – шептало мне и так пребывающее в глубочайшей депрессии подсознание, не дающее включить здравый рассудок. Посему я немного испугано посмотрела на внимательно изучающего мою реакцию Семена и спросила:
