Следствие ведет блондинка (СИ) - Анна Трефц
Нет, за Тамарой он будет ухаживать красиво, чтобы она прониклась и оценила. Для начала он звякнет ей через недельку. Скажет невзначай, что, мол, лежу на пляже. Где? Да на Каймановых островах. Коктейльчик посасываю. Звал же тебя, дуреху — не поехала. Пускай локти покусает. Пускай подумает, что она упустила шикарного парня. И когда начнет проклинать себя за глупость, тут он и нарисуется во всей красе. Точно же на шею кинется. Бабы все одинаковые: красивые, не красивые — один черт.
«Или может вообще выкинуть эту Тамару из головы? — озадачился вдруг Федор, — Ну, что Тамара? Хорошенькая секретарша, которая для курьера была недосягаемой мечтой. А если оглядеться по сторонам, то таких Тамар пруд пруди. Вон хоть та, к примеру, что у ларька стоит, журналы через стекло разглядывает…»
Он приостановился, склонил голову на бок, задумчиво проходясь глазами по девушке в коротенькой юбке. Та вздрогнула, словно ее иголкой укололи, обернулась, смерила его возмущенным взглядом:
— Чего пялишься?!
«Тьфу ты, дура, — Федор скривил губы в циничной усмешке и пошел дальше, — Если бы я на тебя из окна шикарной тачки пялился, ты бы в кисель расползлась! Нет, оставим пока Тамару. Девушка-то хорошая. А хорошими девушками в наше время нельзя разбрасываться!»
***
Тамара ревела от всей своей измученной души. Андрей деликатно не перебивал ее, лишь гладил по голове своей сильной большой ладонью. Он терпеливо ждал, когда она выплачется и сможет пояснить, из-за чего, собственно, так убивается. По опыту Сазонов знал, если женщина взялась рыдать, то успокоить ее может только время. Уговоры, сочувственные фразы, участие и прочее, с чем обычно мужчины, боящиеся женских слез сильнее третьей мировой войны, кидаются к дамам, лишь усугубляет страдания последних, затягивая слезы.
«Неужели она так из-за меня убивается, — с удивлением думал он, — Ведь до сего моменты ни одна женщина так не переживала из-за меня!»
Теплая волна захлестнула все его существо, и он посмотрел на девушку с нежностью. Как же она хороша! Даже сейчас, вся в слезах, с опухшими глазками, со вздрагивающими плечиками, с мокрым носиком, — все равно красивее и милее ее нет для него во всем мире. И пускай они знают друг друга всего неделю, да и то только поверхностно. Все ровно, нет в мире для него роднее человека, чем Тамара Волкова. А он тоже хорош! Пришел, напугал девушку до полусмерти. Душу он, видите ли, излить возжелал. И кому — беззащитной барышне, которая и без его страстей трясется как осиновый лист. Так ведь он думал, что абсолютно ей безразличен. Вон как она вчера повернулась и пошла от него прочь. Да, разве ж есть в женском поведении хоть какая-то логика! То смотрит свысока, словно едва замечает, то, вдруг, пугается за него так, будто бы любит… От этого крамольного слова Андрей даже спину выпрямил. Нет! Быть того не может, чтобы такая красавица в него влюбилась! Кто он? Обычный мясник. Ну, пусть и с дипломом о высшем образовании. Не может она его любить — грубого, старого мужика. Ему вон уже скоро сороковник стукнет. Какая уж тут любовь! Да и после всего того, что он натворил ему о нарах думать нужно, а не о нежных чувствах.
В этот момент Тамара подняла на него заплаканные глаза, и их взгляды встретились. Оба обескуражено застыли, поскольку прочли друг в друге ответы на свои вопросы. Странная, сосущая воронка образовалась в груди Андрея Сазонова. Воронка, которая разрасталась, затягивая в себя все его прошлое, все его пагубные мысли о том, что устраивать личную жизнь уже поздно, да и нужно ли… Воронка работала около минуты, а когда забрала в себя абсолютно все, что было у него внутри, вакуум медленно и верно начала заполнять искристая теплота, так похожая на счастье. В голове у него загудело.
— Я тебя люблю! — услыхав собственный голос, он испугался и замер, тупо глядя перед собой невидящими глазами, — Это сумасшествие какое-то, но я тебя люблю.
— И я тебя люблю, — просто ответила она и всхлипнула.
— Правда?
— Нет, не правда! — улыбнулась Тамара, — Я специально притащилась на сломанном каблуке в этот дурацкий цех, чтобы пошутить.
— Но сейчас не время для любви… — глухо пробормотал он, понимая, что говорит глупость.
— А когда бывает время, — она пожала плечами, — Всегда что-нибудь да происходит.
— Точно, — согласился он, — Значит, будем любить?
— А что нам остается? — она уже смеялась, глядя на то, как он растерян, — Раз уж мы так с тобой влипли. По уши.
— Сазоныч, филе-то фасовать или как? — прогундел подкравшийся сзади Игнат Васильевич.
— Фасуйте, — тихо ответил ему Андрей, не сводя зачарованных глаз с улыбающейся только ему Тамары.
— А куда фасовать-то? В лотки али как?
Начальник цеха вздохнул и повернулся к нему. Сразу стало как-то прохладно без Тамариных глаз.
— Василич! — в голосе его слышался упрек, — Ты обычно куда фасуешь?
— В лотки, — тот хитренько ухмыльнулся.
— Ну, так а сегодня что? Новое постановление вышло что ли? Чего ты прицепился с ерундой?
— А даме-то каблук не мешает подбить, — ничуть не смутившись, ответил старик.
— Ой, а вы можете? — встрепенулась Тамара.
— Давай, давай! — он протянул руку, — А то эта молодежь сейчас целоваться полезет, а о том, как его любовь обратно потащится, так ведь даже в голове не кольнуло.
Несмотря на упреки старших, Сазонову было приятно. Во-первых, потому что его чувство стало другим заметно. А ему очень хотелось, чтобы все вокруг знали, что он любит. Даже кричать об этом хотелось. Во-вторых, ему польстило, что кто-то, пусть и старик Василич, считает его «молодежью». Значит, имеет он полное право любить. Вот как!
Тамара сняла туфельку и протянула ее Игнату Васильевичу. Тот покряхтел недовольно, осматривая покосившийся на сторону высоченный каблук.
— Как же вы на таких ходите?! — он вскинул брови, — Это ж только в цирке выступать!
Тамара весело рассмеялась. Сазонов шутливо нахмурился:
— Василичь, кончай
