Вергилия Коулл - Черный код

Может, поэтому Макс долго держал Оксану на расстоянии? Даже имя ее не спрашивал. Не хотел видений, но потом все равно сорвался.

Оставался последний вопрос, который я должна была рассмотреть.

– Думаю, в том, что профессора следовало остановить, никто уже не сомневается. Но меня мучило другое. Зачем требовалось именно убивать ученого? Почему нельзя было просто его предупредить? Встретиться с ним и рассказать о будущем? Попросить остановить разработки?

Я сделала глубокий вдох, собралась с мыслями, потому что коснулась самой зыбкой части своих рассуждений.

– Изучая прошлое объекта и пытаясь найти там ответы на свои вопросы, я столкнулась с тем, что он уже пытался предупреждать близких. Но ему никто не верил.

Меня так и распирало от желания повернуться к Максу и спросить, когда он впервые признался кому-то, что видит будущее. Наверное, это был тот давний разговор с отцом, о котором упоминала Дарья. К сожалению, Лютый в силу своего ограниченного мышления воспринял все в штыки и приказал сыну молчать. Макс стал действовать осторожнее, приходил к Вронской, но напрямую уже не признавался. Потом появилась Варвара…

В самую первую встречу проболтавшись об отношениях брата с женой, Дарья говорила, что та собиралась лететь с подругами на отдых, но Макс запретил, после чего супруги стали заметно отдаляться. Интересно, каким было его видение про Варю? Ее самолет должен был упасть и разбиться? Или она могла утонуть, купаясь в море? Так или иначе, Макс рассказал жене все. И напугал ее до полусмерти. Возможно, именно это Варвара имела в виду, когда писала «муж постоянно говорит, что я умру».

Она не поверила ему, посчитала сумасшедшим или, напротив, стала обвинять, что он все придумывает, лишь бы испортить ей жизнь и ограничить свободу. Впрочем, тут ее можно было понять: прежде о предсказании будущего говорили лишь гадалки и шарлатаны. Макс не походил ни на тех, ни на других, а вот на человека упрямого, властного и способного на все – очень даже.

– Поверил бы Андрей Викторович, если бы к нему подошел незнакомец и рассказал о видениях? – произнесла я вслух. – Скорее уж вызвал бы полицию и попросил забрать странного типа в сумасшедший дом. Профессор Соловьев не верил в Бога, в судьбу или в счастливый случай. Он не мог в это верить, потому что наука отрицает подобные явления, а Андрей Викторович считал себя человеком науки до мозга костей. Да никто бы, пожалуй, не поверил. Сумасшедшие дома полны людьми, которые утверждают, что слышат голоса или общаются с потусторонним миром. Добавление туда еще одного «провидца» даже бы и не заметили.

Я оборвала порыв говорить дальше, но мысленно продолжала монолог.

А, возможно, стало бы еще хуже. Не зря ведь такой страх мелькал во взгляде Макса, когда он твердил мне эти слова. Я не стала сообщать этого суду, но не сомневалась: Варвара скатилась на дно именно после того, как узнала о будущем. Может, именно этого боялся Макс? Неотвратимости судьбы? Именно это проклятие довлело над ним? Дата смерти Вари в списке с числами не совпала, потому что это было первоначальное видение Макса. Он пытался изменить будущее, и его жена в тот день не умерла.

Но Варе суждено было умереть. Поэтому ее стало кидать из крайности в крайность. Она заняла у жизни время, которое ей не полагалось. Из-за этого начала тихо сходить с ума. Появилась тяга к наркотикам и саморазрушению. Будто в нее заложили компьютерную программу без права остановить выполнение. Макс пытался удержать ее. Без любви. Возможно, из жалости или чтобы доказать самому себе, что он может хоть раз в жизни изменить результат, который видит. Потому что каждому человеку хочется верить в лучшее. Мы все инстинктивно надеемся, что плохого не случится, и что нам даны силы все исправить.

Обреченность, которая сквозила во взгляде Макса, когда он признался мне, что перестал бороться за жену, перечеркивала все надежды. Теперь я понимала его стремление молчать и не вмешиваться. Наверное, он даже ощущал себя виновным в том, что продлил агонию Варвары. Возможно, положенная ей судьбою смерть была бы легкой и быстрой. Милосердной. Макс же своими действиями продлил ее агонию. Обрек жену на длительные мучения, а себя – на смерть ребенка, рождение которого никогда не предполагалось судьбой и поэтому все равно бы не случилось.

Понятно, почему Макс не допустил и мысли, чтобы предупредить Соловьева. Я не могла представить, насколько хуже стали бы события, но на его месте тоже не пожелала бы рисковать. Вдруг распаленный перспективой профессор удвоил бы усилия и вместо восьми отпущенных на разработку лет уложился бы в четыре?

– Я изложила мотивы преступления, – подвела итог я, обращаясь к присяжным, – на этом мой отчет закончен.

Судья задумчиво кивнул и перевел взгляд на Григоровича.

– У обвинения есть вопросы?

Тот поднялся и застегнул пиджак. Посмотрел на меня, поглаживая ткань поверх пуговиц. Я напряглась: таким взглядом, пожалуй, снайпер изучает цель.

– Все эти выводы вы сделали только из проведенных с подсудимым сеансов?

– Да, – коротко бросила я.

– Но сам он никогда вслух не подтверждал ничего?

– Нет. Но и не опровергал. Как уже сказала, здесь имел место страх, что никто не поверит, и нежелание оказаться в психушке.

– Сколько времени вы проводили в совместных сеансах?

Я сглотнула.

– Все промежутки зафиксированы в документах, которые я передала на рассмотрение.

– Просто скажите нам. Хотя бы примерно, – развел руками Григорович. – Если сравнить с другими вашими делами, то получилось бы меньше, так же или достаточно много?

– Каждое дело индивидуально. Тут нет каких-то фиксированных рамок… – растерялась я.

– Но я буду прав, если скажу, что не меньше, чем в прошлые разы?

– Наверное. Мне трудно судить без сравнительного анализа, а для этого надо поднимать все прошлые отчеты, – ушла я от ответа.

– Уж не потраченное ли на сеансы время стало причиной того, что вы меньше уделяли времени семье и поэтому не так давно ваш муж подал на развод? – прищурился Григорович.

– Протестую! – оживилась Вронская. – Как личная жизнь эксперта относится к рассмотрению дела?

– Позвольте закончить и вы узнаете как, – парировал обвинитель с многозначительным видом.

– Протест отклоняется, – согласился судья. – Прошу вас ответить на вопрос.

Я пожала плечами.

– Это не муж подал на развод. Инициатива исходила от меня. Я устала от семейной жизни.

– При этом вы воспользовались помощью Вронской, – лукаво ухмыльнулся Григорович, – которая по случайному совпадению является… адвокатом подсудимого.

Против воли я вспыхнула и тут же отругала себя за такую реакцию. Каким образом обвинителю удалось раскопать эту информацию? Собирал компромат на Вронскую – ведь разнюхал же про ее сожительство с Верунчиком – и случайно наткнулся на то, что касалось меня? В любом случае, ничем хорошим мне это не грозило.