Вергилия Коулл - Черный код

– Не предположения, а пояснения к мотивам преступления, – парировала я. – Нормальный человеческий порыв – попытаться помешать несчастному случаю, который грозит близким. Отсюда вытекает следующий вывод: убивая профессора Соловьева, подсудимый пытался чему-то помешать. Но чему? Долгое время он не хотел признаваться, какие бы методы я не использовала. Но мне все-таки удалось найти первопричину.

В этот раз я посмотрела на экран после того, как нажала кнопку. Предыдущее изображение сменилось новым. Тем, из первого сеанса, когда я попала в заброшенный дом и осматривала его безжизненные помещения.

– Так как ранее мне не доводилось работать с людьми, наделенными способностями, отличными от моих, – принялась пояснять я, – то именно этот фактор и сбивал с толку долгое время. Оказавшись в смоделированной реальности, которая сейчас воспроизводится на экране, я опиралась только на имеющийся опыт. Сразу насторожилась, когда мы с объектом слишком легко вошли в контакт. Но, конечно, предположила, что нахожусь в его фантазиях. Ведь этот дом реально существует, он не разрушен, находится в нашем городе, и в нем по-прежнему живут люди. Гораздо позже я узнала его, вспомнила двор. В этой квартире мы жили с родителями, когда я была совсем маленькой, но потом переехали. Поэтому и не удалось восстановить в памяти мгновенную связь. Помогли качели.

На экране как раз демонстрировался вид из окна и те самые проржавевшие качели внизу на площадке между многоэтажками.

– Теперь я могу найти объяснение странным ощущениям чересчур быстрого установления контакта. Подобное, хотя и иное по своей природе, слияние происходит между двумя перцепторами. То есть, в нашем случае, я просто зафиксировала признак контакта с другим человеком, наделенным сверхспособностями. Получается, что разрушенный дом, обвалившиеся ступени, которые вы сейчас видите, – это не фантазия. Это воспоминание моего объекта.

Я обвела взглядом притихших участников процесса. Каждый смотрел на экран так, будто не мог поверить глазам.

– Как, спросите вы? – усмехнулась я. – Как может быть воспоминанием то, чего не существует на самом деле? Любой перцептор, конечно, первым делом спросил бы, как возможен показ воспоминания при первом же контакте, но тут я пояснила бы, что наличие особых способностей упрощает слияние подсознаний. А что касается увиденного… это было то самое видение нашего с вами будущего. Тот мотив, из-за которого умер профессор Соловьев. Максим Велс видел заранее, как наступит конец человечества.

– Не могли бы вы выражаться яснее? – нахмурился судья.

Я пожала плечами и вынула из кармана помятый листок.

– Можете тоже приобщить это к делу, если потребуется. Список дат, и самая последняя проставлена на восемь лет вперед. Думаю, это и есть тот Судный день, результат которого пришел в видениях моему объекту. Теперь очень легко провести параллель между апокалипсисом и профессором Соловьевым, если вспомнить тягу последнего к научным разработкам. Я не сомневаюсь, что он продолжил бы изобретать новые программы, пока однажды не создал бы эту. Я бы условно назвала ее… ну пусть хотя бы «Черный код», потому что черный – цвет траура, а насколько видно по ситуации, умерли все.

О сотрудничестве профессора с иностранными шпионами решила не упоминать. Это вызвало бы кучу ненужных вопросов, а мне хотелось сформировать однозначное впечатление. К тому же, я почти не сомневалась: отправься Соловьев работать за границу или останься на родине – рано или поздно «Черный Код» бы создали и запустили.

А может, государства бы объединились и решили внедрить новую программу на территории сразу нескольких стран? Что, если всему земному шару грозило бы вымирание вследствие всего одной человеческой ошибки? А в том, что вышла бы ошибка, я уже убедилась.

Мучило любопытство: кого планировал найти профессор, создавая такую программу, как «Черный Код»? Предположение на ум приходили разные: либо Соловьев мечтал обнаружить сразу несколько способностей в одном человеке, либо искал не просто сверх, а супермегасверхумения. И в том, и в другом случае мозг попавших под опыты невинных жертв, скорее всего, не выдержал бы нагрузки. Одним махом профессор просто убил бы всех.

Когда я представляла, как сотни, тысячи, десятки тысяч людей в городах по всей стране истекали кровью и умирали во время проведения программы, мороз ледяной лапой сковывал сердце. Получается, что и сами исполнители бы погибли, запустив шумовой и световой эффект. Ужасный скрежет бы длился и длился, пока последние умирающие бились в агонии, не догадываясь, что не осталось никого, кто мог бы их мучения прекратить.

В это время на экране появились бывшие перцепторы из моей Десятки. Точнее, те нелюди, в которых они превратились.

– Хотя кое-кому удалось бы выжить, – встрепенулась я. – Известно, что программа никак не влияет на ту группу людей, которая не является ее целью.

Женщина, которой стало плохо в дорожной пробке во время старта «Красного Кода», стала живым подтверждением моих слов, и я сама себе кивнула. Ведь на меня шумовой эффект не подействовал.

– Перцепторы бы выжили, потому что программа больше не искала им подобных. Подозреваю, что провидцы не погибли бы тоже. В этом видении появляется земля будущего во всей красе. Земля, которую населяют исключительно люди со сверхспособностями… оставшиеся в меньшинстве. Их количества не хватает, чтобы обслуживать заводы, фабрики, а, значит, в этом мире постепенно закончится все, производимое в промышленных масштабах. Электричество и газ перестанут поступать в дома. Мы все одичаем и вернемся к доисторическому существованию. Я говорю «мы», потому что меня бы эта программа не коснулась. И подсудимого тоже. А вас? А ваших близких? Получается, подсудимый убил профессора не ради себя. Ради каждого простого человека.

Произнося последнюю фразу, я повернулась к Максу. В его глазах теперь отражалась боль. Это я тоже понимала и даже в некотором роде испытывала ревность. Потому что все-таки умолчала о главном. Макс убил Соловьева не только ради того, чтобы спасти весь мир. Он сделал это и ради Даши и ее детей, ради их будущего. Еще один груз, взваленный любящим братом на плечи, чтобы нести до конца без малейшей жалобы. Догадывалась ли сестра, что в отличие от ее болезненной привязанности, его любовь к ней всегда была по-настоящему самоотверженной и бескорыстной?

Я вспомнила рассказы Дарьи о яростных криках Макса, доносившихся из его комнаты, и ударах в стену. Была ли это реакция на очередное видение? Он выплескивал боль и отчаяние, когда понимал, что снова случится нечто плохое, и ему придется с этим знанием жить? Наверное, и любовниц себе поэтому заводил, чтобы ненадолго забыться и сбросить в сексе напряжение. Только вот забыться не получалось и выбросить знание из головы – тоже. Тогда и интим не приносил удовольствия, вне зависимости от того, насколько жестким он был. Получалось только хуже: Макс невольно привязывался к женщине, начинал видеть события и из ее будущего, как произошло с Оксаной и смертью ее мужа. Круг становился замкнутым. Знание порождало боль, боль порождала попытки найти успокоение с кем-то еще, новое знакомство порождало знание…