Почти любовь - Алекс Джиллиан
– Что заткнулась. Нечего сказать? – в глазах Ирины Владимировны мелькнуло злорадство, и меня снова пронзило ощущение диссонанса между двумя образами одного и того же человека. Саша всегда бесился, когда я сравнивала его с отцом, говоря о схожести их характеров. Но теперь мне кажется, что ему чертовски повезло не унаследовать черты ни одного из родителей. То, что он вырос хорошим и порядочным человеком, воспитываясь в нездоровой среде, говорит о силе его характера и правильно выстроенных жизненных целях. Это заставляет меня любить и уважать его еще больше. Это открывает мне глаза на очень многое, что я не замечала раньше. Это в очередной раз заставляет меня осознать, как сильно я ошибалась.
– Ирина Владимировна, вас сложно перекричать. Я понимаю ваше горе, но…
– Понимает она… Вот только не надо разыгрывать передо мной невинную овечку! – грубо перебив меня, выплюнула Ирина Владимировна. – Всем уже надоел этот затянувшийся спектакль с несчастной больной девочкой. Пожалел он тебя дуру убогую. Ясно?
– Да куда уж яснее, – ухмыльнулась я, не показывая, что ее слова задели меня за живое. Безусловно она знала куда бить и не промахнулась. Заметив мою реакцию, Ирина Владимировна решила закрепить результат.
– Оставь Сашку в покое! Это ты его угробила! – закричала она.
Абсурдное обвинение лишило меня дара речи, к глазам подкатили слезы, лицо вспыхнуло от возмущения. Привлеченные воплями, вокруг начали собираться люди. В основном волонтёры, которые еще не успели зайти в больницу, и вышедшие на перекур медики. Волна стыда и смущения затопила меня с головы до ног. Не таким я представляла сегодняшний день…
– Ирина Владимировна, успокоитесь. Вам нельзя так нервничать, – подала голос Майя, внезапно решив сыграть роль миротворца. – Олеся не имеет никакого отношения к Сашиной болезни.
– Тебя забыла спросить, – отмахнувшись от любимицы, женщина продолжила агрессивно напирать на меня, а я непроизвольно пятиться. – Олеся, уходи по-хорошему, иначе я всю больницу на уши поставлю. Прямо сейчас позвоню Петру Ивановичу, и тебя отсюда с охраной выведут.
Прищурившись, я перевела напряженный взгляд на побледневшую Майю, потом снова на Ирину Владимировну. В том, что женщина не бросает слов на ветер и выполнит все, что озвучила, сомнений не было.
– Вы понимаете, что Саша вам за это спасибо не скажет? – смахнув скатившуюся по щеке слезинку, спросила я.
– Скажет. Еще как скажет, – утвердительно кивнула бывшая свекровь. – Уходи, не доводи до греха, а я, будь уверена, сделаю все, чтобы тебя к больнице на пушечный выстрел не подпустили.
Все в ее побелевшем от злости лице кричало о том, что она костьми ляжет, но добьется своего. Выставит меня сумасшедшей сталкершей, напишет жалобу директору больницы. Мой пропуск аннулируют, охрану предупредят… Все было зря, – пронеслась в голове обреченная мысль. Грудь сдавило, словно в тисках, адская боль пронзила сердце и разлилась по онемевшему телу. Я могла умолять, могла встать перед ней на колени, но это ровным счетом ничего бы не изменило. Закон на ее стороне. Она мать, а я никто. И в этом моя вина. Только моя.
– Что тут у вас такое? Помощь нужна? – решил вмешаться водитель автобуса, все это время наблюдавший за происходящим из кабины.
– Девушка передумала и решила вернуться, – заявила Майя, натянуто улыбнувшись вступившемуся за меня мужчине. Стиснув зубы, я сдержала порыв вцепиться этой суке в волосы и протащить ее холеную морду по асфальту. От природы я не злой человек, но сейчас во мне было столько ярости, что я бы смогла это сделать, но это никак не решит мою проблему, а только усложнит все еще больше.
– Так ты едешь или как? – нахмурившись, обратился ко мне водитель.
– Еду, – кивнула я и, развернувшись, пошла к автобусу.
Упав на сиденье в середине салона, я опустила голову и спрятала лицо в ладонях, надеясь облегчить раздирающую боль слезами, но глаза, как назло, были сухими.
Это было полное крушение моих надежд, ниже падать было просто некуда. Я чувствовала себя уничтоженной, униженной, раздавленной, выжатой до дна. Ничего не осталось…
Опустив ладони, я отрешенно смотрела на удаляющееся здание больницы, пока оно окончательно не исчезло из поля зрения. Я замерла, не в силах сделать хотя бы вдох, сердце почти не билось, но мир не исчез, земля не сошла с орбиты, солнце светило так же ярко, природа пробуждалась от зимнего сна, пока автобус, набирая скорость, уносил меня все дальше от любимого мужчины, к которому я стремилась всей душой, к которому так отчаянно рвалась, и у меня почти получилось…
Почти.
Если меня когда-нибудь спросят, что оказалось самым сложным в моем плане, которого, по сути, не было, я, уверенно назову именно этот момент, когда мне казалось, что не осталось больше ничего. Даже цели.
Но я снова ошибалась. Человек живет, пока жива его вера в то, что даже в самые темные времена у него есть шанс разглядеть во мраке луч надежды.
Таким лучом стал для меня телефонный звонок. Утонув в ядовитой разрушительной агонии, я даже не взглянула на определившийся номер.
– Здравствуйте, Олеся Игоревна, – мое сердце встрепенулось, когда в динамике прозвучал голос Валентины. – Мне только что сообщили… Как же так? Я думала, что мы с вами договорились, – мягко, без упрека отчитала меня Сашина ассистентка.
– Простите, – гнусаво протянула я.
– Не извиняйтесь. На самом деле я звоню совсем по другому поводу, – пояснила она и, не дав мне испугаться, быстро продолжила: – У меня хорошие новости, которые должны поднять вам настроение.
– Саша? – прошелестела я едва слышно.
– Да, – тепло отозвалась Валентина. – Консилиум врачей принял решение начать постепенный вывод Александра Сергеевича из медикаментозной седатации и в последствии отключить от аппарата искусственной вентиляции легких. Это займет какое-то время, но прогноз более чем обнадеживающий. Есть все шансы, что уже к вечеру он будет в сознании и сможет самостоятельно дышать.
– Сегодня? – шепотом переспросила я, прижавшись лбом к стеклу и устремив взгляд в безоблачное голубое небо. Оно казалось гораздо выше и ярче, чем обычно, заставив меня застыть в благоговейном восхищении.
– Сегодня, – радостным тоном подтвердила Валя. – И вы первая, кто узнал об этом.
– Почему я, а не его мать и…, – не договорив, я оторвала взор от бескрайней синевы и мысленно вернулась в мерно покачивающийся автобус.
– Им сообщит врач, а я всего лишь ассистент хирурга, в чьем распоряжении оказался телефон Александра Сергеевича.
– Вам за это не влетит? – в груди шевельнулось беспокойство.
– От кого? – искренне удивилась Валентина. Я растерянно промолчала. У меня вдруг возникло острое желание обнять эту женщину, которую я никогда не видела. Если бы не она, моя жизнь давно бы превратилась в ад. – Олеся Иго…
– Давайте без отчества. Просто Олеся.
– Хорошо. Олеся, – я почувствовала в ее голосе улыбку и прониклась к ней еще больше благодарностью. – Никто, кроме доктора Кравцова, не мог дать мне пароль от его телефона, а значит, у меня есть его разрешение.
– Точно, странно, что мне не пришло это в голову.
– Я хочу вам кое-что рассказать, – серьёзным тоном произнесла Валентина. – Мне кажется, это важно. Вы не против? – я молча кивнула, хотя она, конечно же, не могла этого видеть. – Вам наверняка рассказали на курсах подготовки, что вирус влияет на когнитивные способности. Александр Сергеевич… он очень долго отрицал серьёзность своего состояния, и даже оказавшись в реанимации, до последнего верил, что справится сам. Пик ухудшения случился в мое дежурство. Нарастающая гипоксемия вызвала спутанность сознания, бред, приступы паники, сменяющиеся короткими периодами чёткого понимания происходящего. В последний из проблесков Александр Сергеевич подозвал меня и потребовал дать ему телефон. Вы знаете, что мобильные устройства в реанимации под строгим запретом, но он не был обычным пациентом в широком смысле этого слова и все еще оставался моим руководителем. Я не могла отказать, и когда телефон оказался у него в руках, он развернул его так, чтобы я видела экран, медленно ввел цифры пароля, а потом отдал мне. Он несколько раз переспросил, запомнила ли я, и не успокоился, пока