Владимир Гурвич - И корабль тонет…

Ромов внезапно почувствовал облегчение, появилась реальная зацепка для убийства. Теперь он понимал, что его так мучило, не было личного мотива для этого. А теперь он появился. Вернее, он был и до этой минуты, но не в активированном состоянии. А сейчас это случилось, да еще с такой силой. Его просто переполняет злоба и ненависть.

— Что с тобой? Ты словно бы переменился? — что-то почувствовала Марина.

— Все нормально, — почти весело произнес Ромов. — Сегодня очень хороший день.

— Хороший, — удивленно посмотрела на него Марина.

— Ты, наверное, идешь в бассейн.

— Да.

— И правильно, в такую жару только и купаться.

Ромов вдруг понял, как убьет ее. Он утопит Марину. Случайно она может удариться о стенку бассейна, потеряет сознание и захлебнется. Делов-то всего на несколько минут. Только надо выждать момент, когда никого не будет поблизости.

— Вот я и купаюсь, — ответила она, не спуская с него глаз.

— Тебе надо чаще купаться, это так приятно, — произнес он, и, не прощаясь, направился по палубе.

Шаповалов почти без сил сидел в кресле. Все последние дни он вел долгие переговоры с сотрудниками своей компании, со своими агентами. Но никакой пользы они не приносили. Только отбирали у него все новые порции сил и энергии. Он все сильней ощущал, что наступает развязка, кризис захватывает все новые территории, идет в глубь и в ширь, при этом безжалостен, как палач. От приходящих сообщений хотелось выть. То, что вчера казалось абсолютно невозможным, теперь становилось ужасной реальностью. А тут еще Филипп со своей девкой. От воспоминаний о недавнем разговоре с сыном им вновь овладела ярость. Не зная, куда ее излить, Шаповалов схватил бутылку с виски и швырнул ее в дверь. Бутылка распалась на мелкие осколки, а ее содержимое превратилось в лужу на полу.

Внезапно у него возникло странное желание — полизать эту лужу. В молодости ему нравилось эпатировать окружающих экстравагантными поступками. Иногда он вытворял такое, что многие полагали, что он не совсем нормален. Но Шаповалов знал, что с этим у него все в порядке, таким необычным образом он демонстрировал миру свою свободу, независимость от чужих суждений и взглядов, презрение к окружающим. Но сейчас в этом желание заключалось нечто иное, не до конца ему понятное. Он склонялся к тому, что это был скорей способ самоунижения. Он ощущал острую ненависть к себе, им владело сильное желание самонаказания. И одновременно — не менее сильная ненависть к окружающим. Он пришел к тому с чего начинал, к мысли о том, что весь мир — его враги. И ничего иного быть не может. Он так устроен, каждый человек изначально враждебен другому человеку. А если это так, разве можно чего-то хорошего ожидать в жизни.

Шаповалов снова вспомнил сына. Разве его отношения с ним не доказывают эту истину. Даже им, двум близким людям не под силу любить друг друга, что уж говорить о других. И дело не в этой дурехе Марине, просто каждого интересует только он сам. И если разобраться, родственные связи не имеют никакого значения. Наоборот, именно среди родственников царит самая сильная неприязнь.

Шаповалов опустился на колени и стал лакать виски. И в самом деле, что за дурацкие предрассудки, что нельзя пить растекшееся по полу алкоголь. Он абсолютно точно такой же, как и в хрустальном бокале. Сколько же у людей глупейших ни чем не обоснованных представлений.

Шаповалов как можно удобней разлегся на полу. Он лежал и смотрел на потолок, иногда поворачивался на живот и лакал виски. Он вдруг почувствовал, как спало с него напряжение. Он не тешил себя надеждами, что это надолго, но сейчас можно расслабиться. А о том, что будет в ближайшее время, можно пока не думать. Особенно если почаще макать губы в этот растекшийся по полу божественный нектар.

Шаповалов не сразу понял, что кто-то стучится в дверь. Но он и не подумал вставать. Пусть видят таким, какой он сейчас. Ему глубоко наплевать, что о нем кто-то подумает.

Он крикнул, чтобы входили. Послышались шаги, Шаповалов поднял глаза и чертыхнулся. Это был едва ли не единственный экземпляр человеческого рода, который Шаповалов не хотел, чтобы он застал бы его в таком положении. Но теперь уже поздно, остается лишь плюнуть на это обстоятельство.

Шаронов изумленно застыл на месте.

— Что с вами, вам плохо?

— Мне отлично. Видите, пью виски. Не желаете присоединиться?

— Нет, спасибо.

— Напрасно. — Шаповалов демонстративно лизнул лужу. — Отличный виски. Если бы вы знали, Андрей Васильевич, сколько стоит эта разбившаяся бутылка, ей богу присоединились бы.

— Некоторые вещи лучше не знать, — хмуро отозвался Шаронов.

Шаповалов неохотно встал и плюхнулся в кресло.

— Вы правы, есть масса вещей, которых лучше не знать. Но их-то и узнаешь в первую очередь. У вас так бывает?

— Бывает.

— Нет ничего противней, чем жизнь в этом мире. Вы правильно поступаете, что уходите из него куда-то туда, — посмотрел вверх Шаповалов.

— Не совсем.

— Что значит не совсем. Вы мне все уши прожужжали про другой мир, про то, как там замечательно и нам всем строем надо туда.

— Кое-что изменилось?

— Изменилось?

— Да, — подтвердил Шаронов. — Я вдруг ощутил, что вновь хочу вернуться к прежней жизни. Я вдруг понял, что ее не завершил, что преждевременно ушел в другой мир. Нельзя уходить туда раньше, чем закончишь все тут дела. Они все равно тебя настигнут в какой-то момент и вернут назад.

— Вы, в самом деле, так думаете?

— Иначе бы не говорил.

Шаповалов молча смотрел куда-то в сторону, и Шаронову показалось, что он забыл об его присутствии. И вдруг пожалел, что пришел сюда, этому человеку нет дела до его идей и проектов. Он всю жизнь занят только собой, а все, что его окружает, нисколько не волнует.

— Зачем вы пришли, у вас ко мне дело? — вдруг произнес Шаповалов. — Хотите, угадаю? Понадобились деньги.

— Да, — признался Шаронов.

— Ко мне приходит только за деньгами. На что?

— Хочу снять фильм.

— О чем?

— О своем пути. Это будет хороший фильм, вы не прогадаете, окупите вложения. Я сделаю превосходный сценарий. Я чувствую, что созрел для этого.

— А я нет. Меня не интересует ваш путь. Ничего хорошего в нем не вижу. Куда не пойдешь, везде одна и та же мерзость. Я не дам вам денег на это. Никогда. — Шаповалов внезапно вскочил с кресла, подбежал к сценаристу и сунул ему прямо в лицо кукиш. — Это вы видели? Ишь размечтался, о своей жизни делать фильм на мои деньги. Ты их заработай, а потом трать, на что хочешь.

— Извините, что помешал вам, — произнес Шаронов и направился к двери.