Джон Ирвинг - Мужчины не ее жизни
Второе интервью Рут дала за ланчем, а третье и четвертое — после ланча. После этого ей следовало бы попытаться отдохнуть, так как рано вечером были назначены чтения, за которыми раздача автографов, а потом — ужин. Но Рут вместо этого сидела в своем номере и писала, писала. Она разрабатывала один возможный сюжет за другим, пока достоверность не становилась сомнительной. Если женщина-писательница, наблюдающая за работой проститутки, должна почувствовать унижение от происходящего, то, что бы она ни увидела, то же самое должно случиться и с ней самой; каким-то образом это должно стать и ее сексуальным опытом. Иначе с чего бы ей чувствовать себя униженной?
Чем глубже погружалась Рут в историю, которую писала, тем больше старалась она отстраниться от истории, в которой жила. Впервые в жизни она лучше понимала, что значит быть персонажем романа, а не романистом (тем, кто несет ответственность), потому что Рут видела свое возвращение на Бергстрат в качестве персонажа — персонажа совсем не той истории, которую она писала.
Она испытывала возбуждение, свойственное читателю, который хочет знать, что случилось дальше. Она знала, что не сможет удержаться — обязательно придет к Рои. Она должна была знать, что случится дальше. Что предложит Рои? Что Рут позволит сделать Рои?
Когда — пусть и на короткое мгновение — романист перестает играть роль творца, какие другие роли остаются для него? Есть только творцы историй и персонажи историй; других ролей нет. Рут никогда еще не испытывала такого нетерпения. Она чувствовала, что у нее совершенно не хватает воли, чтобы держать под контролем дальнейшие события; на самом деле она даже испытывала подъем оттого, что тон задает не она. Она была рада, что перестала быть романистом. Она не была автором этой истории, но тем не менее история захватывала ее.
Рут меняет свою историю
После чтений Рут осталась подписывать книги. Потом она поужинала со спонсорами. И на следующий вечер в Утрехте, после чтений в местном университете, она снова раздавала автографы. Маартен и Сильвия помогали Рут писать нидерландские имена.
Молодые люди хотели, чтобы их книги были подписаны «На память Ваутеру» — или Хейну, Хансу, Хенку, Герарду или Еруну. Женские имена были для Рут такими же несуразными. «На память Элс» — или Лус, Мис, Марийке или Нел (с одним «л»). Кроме этого, были читатели, которые хотели, чтобы она написала и их фамилию. (Овербеки, Ван дер Мёленсы и Ван Мёрсы; Блокёйзы и Вельдёйзены, Дийкстры и Де Гроты и Смиты.) Раздача автографов была для нее таким мучительным упражнением в правописании, что с обоих чтений Рут ушла с больной головой.
Но Утрехт с его старым университетом был прекрасен. Перед чтениями у Рут был ранний ужин с Маартеном, Сильвией и их взрослыми сыновьями. Рут помнила еще, когда они были «маленькими мальчиками»; теперь они стали выше нее, а один отпустил бороду. Для Рут, у которой в тридцать шесть все еще не было ребенка, этот тревожный феномен — то, как быстро растут дети ее знакомых, — стал настоящим потрясением.
В поезде по пути назад в Амстердам Рут рассказала Маартену и Сильвии, что не имела успеха у мальчиков возраста ее сыновей, то есть в те времена, когда и ей было столько же. (В то лето, когда она приезжала в Европу с Ханной, более привлекательные парни всегда предпочитали ее подружку.)
— А теперь просто кошмар какой-то. Теперь я нравлюсь ровесникам ваших сыновей.
— Вы очень популярны среди молодых читателей, — сказал Маартен.
— Рут имела в виду другое, Маартен, — сказала ему Сильвия; она была умненькой и привлекательной — у нее был хороший муж и счастливая семья.
— Вот как, — сказал Маартен.
Он был очень правильным — настолько, что даже покрылся румянцем.
— Нет, я не хочу сказать, что ваши мальчики относятся ко мне таким образом, — поспешила сказать ему Рут. — Я имею в виду некоторых ребят их возраста.
— Я думаю, наши мальчики тоже испытывают к вам такое влечение! — сказала Сильвия Рут.
Она рассмеялась, видя потрясение мужа; Маартен даже не заметил, сколько молодых охотников за автографами вертелось вокруг Рут после обоих чтений.
Там были и молодые женщины, но их привлекала Рут как человек, служащий примером позитивного поведения, — для них она была не только успешной писательницей, но еще и незамужней женщиной, у которой было несколько любовников и которая тем не менее продолжала жить одна. (Почему это казалось привлекательным, Рут понять не могла. Если бы они только знали, насколько она недовольна своей так называемой личной жизнью.)
Среди молодых людей неизменно был один парень — младше Рут лет на десять — пятнадцать, — который неуклюже пытался флиртовать с ней. («С душераздирающей неловкостью» — так Рут сказала об этом Маартену и Сильвии.) Будучи матерью ребят такого же возраста, Сильвия прекрасно понимала, что имеет в виду Рут. Маартен как отец внимательнее приглядывался к своим сыновьям, чем к незнакомым ему молодым людям, которые чуть в драку не лезли, чтобы оказаться поближе к Рут.
На этот раз один из таких ребят был особенно заметен. Он после чтений, чтобы получить ее автограф, выстоял очередь сначала в Амстердаме, а потом в Утрехте; на этих шедших одна за другой встречах она читала один и тот же отрывок, но этот молодой человек, казалось, не имел ничего против. На чтения в Амстердаме он принес для получения автографа довольно зачитанный экземпляр ее книги в мягкой обложке, а в Утрехте он появился с «Не для детей» в твердом переплете — обе книги на английском.
— Пишется Уим, первая буква «у», — сказал он ей во второй раз, потому что произносилось его имя — Вим, и именно так она подписала ему первую книгу: через «в».
— А, это опять вы! — сказала она пареньку. Он был слишком хорошеньким и слишком явно очарован ею, поэтому она запомнила его. — Если бы я знала, что вы опять будете, я бы прочла другой отрывок.
Он опустил глаза, словно ему было больно смотреть на нее, когда она подняла на него взгляд.
— Я учусь в Утрехте, а родители у меня живут в Амстердаме. Я здесь вырос.
(Словно это объясняло оба его появления на чтениях!)
— Я, кажется, завтра снова выступаю в Амстердаме? — спросила Рут у Сильвии.
— Да, я знаю — я там буду, — ответил парнишка. — Я принесу третью книгу, чтобы вы подписали.
Пока она подписывала другие книги, очарованный ею парень стоял чуть в стороне и смотрел на нее тоскующим взглядом. В Штатах, где Рут почти всегда отказывалась подписывать книги, обожающие взгляды молодых людей испугали бы ее. Но в Европе, где Рут обычно соглашалась давать автографы, в восторженных взглядах юных почитателей ей никогда не мерещилась угроза.
В том, что Рут нервничала дома и чувствовала себя в своей тарелке за границей, была некая сомнительная логика; рабская преданность юных европейских читателей виделась Рут в романтическом свете. Они были из тех, кого ни в чем не упрекнешь, эти влюбленные мальчики, которые говорили по-английски с акцентом и прочитывали каждое написанное ею слово; и в их распаленном молодом воображении она воплощала зрелую женщину их мечты. Теперь, напротив, она их воображала и сама же — в поезде, направляющемся назад в Амстердам, — шутила на сей счет в разговоре с Маартеном и Сильвией.
Поездка была слишком короткой, и Рут не смогла им рассказать о замыслах нового романа, но, пока они все вместе смеялись над этими молодыми людьми, Рут поняла, что хочет изменить свою историю. Ее женщина-писательница на Франкфуртской ярмарке должна знакомиться не с коллегой-писателем, который приглашает ее в Амстердам, а с одним из почитателей, который жаждет стать писателем, а становится молодым любовником. Женщина-писательница в новом романе должна предаваться мыслям о том, что ей пора выйти замуж, она должна (так же, как и Рут) рассматривать предложение мужчины старше нее, который вызывает у нее сильную симпатию.
Парень по имени Уим был так невыносимо красив, что его трудно было выкинуть из головы. Если бы не памятная для Рут недавняя кошмарная история со Скоттом Сондерсом, у нее даже могло бы возникнуть искушение порадовать (или смутить) себя приключением с Уимом — ведь в конечном счете она была одна в Европе; возможно, она возвращалась домой, чтобы выйти там замуж. А легкая интрижка с молодым человеком, гораздо моложе нее… разве не таким забавам предается зрелая женщина, собирающаяся замуж за еще более зрелого мужчину?
Но Маартену и Сильвии Рут рассказала только, что ей бы хотелось прогуляться по кварталу красных фонарей, и поведала им эту часть замысла (а больше пока ничего и не было): как молодой человек уговаривает зрелую женщину заплатить проститутке, чтобы та позволила понаблюдать ее работу с клиентом; о том, как что-то случается; о том, как женщина чувствует себя униженной и это побуждает ее изменить жизнь.
