Золотые рельсы - Эрин Боумен
— Чувством юмора вас бог явно обделил, — резко говорю я и сразу жалею об этом. Его лицо погрустнело, и, похоже, он больше не стремится помочь мне.
Я выдавливаю из себя улыбку. Это ничуть не улучшает мне настроения, но возвращает ухмылку джентльмена.
— Все будет в порядке, куколка, — он ободряюще похлопал меня по руке. — Выше голову. Так-то лучше.
Да-да, стоит лишь улыбнуться, и все становится не так уж плохо. Возможно, мама имела в виду, что женщины с улыбкой на лице больше нравятся мужчинам.
Я ухожу, ворча про себя, и, в конце концов, усаживаюсь на крыльце магазина Эттера, моя мятая юбка развевается вокруг лодыжек на ветру. Вчера в пансионе Марикопа я потратила почти все деньги. Мне не хватает на дилижанс и, скорее всего, не хватит на ночлег. Я могу просидеть так всю ночь.
Я могла бы написать матери в Прескотт, но у нее и без меня хватает забот. И потом, она тогда приедет за мной, как за потерявшейся собачкой, и отвезет меня, виновато поджавшую хвост, домой. Она заявит, что велела мне сидеть дома, а я, уехав, поступила опрометчиво и глупо. Но какой толк мне был оставаться в Юме? Никакого, если мои худшие опасения относительно дяди Джеральда оправдываются.
Я сдуваю со лба влажную от пота прядь волос. Что бы на моем месте делала Нелли Блай?
Она уж точно не стала бы рассиживаться тут, надув губы. Если бы у нее не нашлось денег на дорогу, она бы придумала, как исправить положение. Я грустно тереблю свои жемчужные сережки. В это время кто-то проходит мимо. Я поднимаю глаза, опускаю руку и вижу заместителя шерифа Монтгомери, который шагает обратно к позорному столбу. Что-то в его стремительной походке настораживает. Я вскакиваю и, забыв свои заботы о ночлеге и плате за дилижанс, торопливо иду за ним.
Глава седьмая
Риз
Меня повесят. Мне только что исполнилось восемнадцать, но меня вздернут, и я буду болтаться в петле. И всё из-за этой большеглазой девчонки с поезда!
Теперь все знают, что мы — банда «Всадники розы». Нас с Боссом разыскивают в первую очередь; наши приметы совпадают с описанием, которое рассылают по телеграфу, и портретами, что красуются в газетах и на столбах. Диас и Хоббс тоже подходят под описания членов шайки Роуза. Список преступлений у нас четверых будет подлиннее Южно-Тихоокеанской дороги, и награда за наши головы обещана солидная. Пощады ждать не приходится.
Думаю, все, что мне остается, — молиться, чтобы моя шея сломалась во время падения и все прошло быстро и чисто. Не хочу быть одним из тех бедолаг, которые дергаются, сучат ногами и медленно задыхаются, отчаянно пытаясь освободиться от петли.
— Прекрати, Мерфи, — хрипло говорит Диас.
Я прекращаю барабанить по дереву, но через минуту пальцы сами начинают отбивать дробь. После того, как у нас отобрали кобуры и стволы, нас привели к этому богом забытому мескиту, которое местные зовут деревом наказаний. Сначала я обрадовался, что в Викенберге нет нормальной тюрьмы. У меня в сапоге спрятан нож, который не нашли при аресте. Но потом нас четверых привязали к железным кольцам, намертво привинченным к стволу, и мои надежды рухнули. До сапога мне не достать, как пить дать. Цепи такие короткие, что связанные руки приходится держать на уровне подбородка.
— Они придут за нами, — говорит Диас, — Кроуфорд и остальные…
Босс не произносит ни слова. У него, должно быть, есть план, раз он решил добровольно сдаться. Всем едва ли удалось бы выйти из салуна живыми, но лучше рискнуть, по крайней мере, так обычно проповедует Босс. Но сейчас он прислонился головой к мескиту, безмятежный, словно маргаритка, и смотрит на темнеющее небо сквозь кружево листвы. Вид у него такой, будто он, насвистывая любимую мелодию, крутит в руках фишку для покера или подбрасывает монету, которую забрал у меня.
Эта чертова монета! Лучше бы она никогда не попадала ко мне в руки. Больше всего я хочу, чтобы мы поскорее пересеклись с тем ковбоем и я бы указал на него и уехал восвояси.
Мне жаль беднягу, убившего брата Босса. Босс ищет его отнюдь не с добрыми намерениями.
— Мерфи, я не шучу! — рычит Диас.
Я сжимаю руку в кулак и обхватываю его другой ладонью, крепко сжимая пальцы, чтобы не дрожали. Цепи все еще звенят, но не так громко.
Возможно, Диас прав. Я зря тревожусь. Парни придут, но только лишь из-за Босса. Не будь его с нами, мы — покойники. «Раз они были так глупы, что дали себя поймать, они не заслуживают того, чтобы ездить с нами», — вот что он бы сказал, будь все по-другому. Джонс рассказывал мне, что когда кого-то из парней хватали, Босс просто уезжал с остатками банды. Пожертвуй одним, чтобы спасти многих. Я смотрю на наши цепи и на остальных троих, прикованных к дереву. На улице стоят зеваки и с нетерпением ждут, когда нас прикончат. Они торчат тут по крайней мере полчаса, ожидая телеграммы из столицы и заключая пари, какой приговор ждет каждого из нас. Похоже, большинство склоняется к виселице, по крайней мере, так мне слышится. Второй по популярности вариант — расстрел.
— Помощник шерифа Монтгомери!
Я поднимаю голову. Девушка с поезда бежит за помощником шерифа, который идет к сборищу народа, полы его плаща хлопают на ветру. Она снова окликает его.
Я все еще не понимаю, что ей тут нужно, так далеко от железной дороги, где наши пути пересеклись, но меня опять поражает, какой серьезной она выглядит, вовсе не слабой и плачущей. Брови ее нахмурены, словно у игрока в покер, заставляющего других раскрыть карты, и, хотя ее щеки раскраснелись от бега и холодного воздуха, дышит она легко. Я начинаю подозревать, что девица хотела меня пристрелить с того самого момента, когда я потряс мешком у нее перед носом, и просто ждала подходящего времени.
Помощник не обращает на нее внимания, он говорит, обращаясь к мужчинам:
— Я только что получил известия из Прескотта. Они хотят суда.
— Суда? — Девушка из поезда чуть не врезалась в Монтгомери, который внезапно остановился. — Их признают виновными. Зачем эта отсрочка?
— Это не мне решать, Шарлотта. Я знаю, вы под впечатлением от того, что пережили в поезде, вы хотите справедливости здесь и сейчас,