Светлана Демидова - Милое коварство

– Ты же несовершеннолетний, – ответила Анна Сергеевна и вдруг испугалась до колотья в боку. Что она делает?! Он ведь действительно несовершеннолетний!

Она от страха съежилась в комок и потянулась за валяющимся на полу халатом.

– Ты напрасно так испугалась, – рассмеялся Дима. – Мне уже есть восемнадцать. Я пошел в школу с восьми, потому что перед этим долго болел и родители побоялись отдавать меня в школу неокрепшим. Да и вообще! Какая разница, сколько мне лет, если ты меня любишь… Ты ведь любишь?

Разве могла она ему ответить «нет»? Она действительно любила впервые в жизни.

А потом ей все-таки повезло. Ее взял на работу директор одной из школ, несмотря на то что тоже был оповещен о ее «художествах». Юрий Евгеньевич сказал Анне Сергеевне, что берет ее вопреки тому, что о ней слышал, но не из благотворительности и отнюдь не из сочувствия. У него не хватает квалифицированных кадров, а потому он надеется на благоразумие уже умудренного жизненным опытом человека, который не станет второй раз наступать на те же грабли. Анна Сергеевна опять наступила. Она думала, что после того, как вполне совершеннолетний Дима окончил школу и с ходу поступил в институт, она имеет полное право любить его, ни от кого не скрываясь. Мама Димы, Ольга Константиновна Артемова, так не считала. Она явилась к Анне Сергеевне все в ту же комнату, которую девушка теперь снимала одна, и потребовала, чтобы та немедленно отказалась от ее сына. На законный вопрос молодой учительницы: «Почему я должна от него отказываться?» Ольга Константиновна ответила:

– Потому что только дураку Димке не ясно, на что нацелилась приезжая из…

Анна Сергеевна зажмурилась от унижения. Любые провинциальные городки, из которых молодые люди приезжали учиться в столицы, коренные столичные жители часто называли весьма неблагозвучно и непечатно. В устах красивой, дорого одетой женщины это слово прозвучало настолько отвратительно, что Анна Сергеевна с трудом удержалась от возмущения. Хотя чего уж возмущаться, когда…

– Я люблю вашего сына, – тихо сказала она, – и мне ничего от него не надо.

Ольга Константиновна зло расхохоталась:

– Чего ж тогда на малолетку позарилась? Небось никто больше и вслед-то не смотрит!

– Ваш сын тоже любит меня, – еще тише произнесла Анна Сергеевна.

– Любит! – с угрозой в голосе повторила за ней Димина мать. – Еще бы! Когда неопытного юношу впервые укладывает в постель особа, на которой… на которой… клеймо негде ставить, так ему тут же кажется, что он ее очень любит! Ведь была же постель! Была! Ты не посмеешь сказать, что не было!

Анна Сергеевна не могла отрицать того, что было. Но и разговаривать дальше в таком же духе смысла не видела. Она встала со своего продавленного дивана, на котором сидела, и все так же тихо сказала разъяренной женщине:

– Уходите, Ольга Константиновна.

– Я-то уйду! – тут же согласилась Димина мать. – Но если узнаю, что ты по-прежнему спишь с моим сыном, то… – И она громовым голосом произнесла по слогам: – Из-ни-что-жу!!

Этим же вечером Анна Сергеевна рыдала на груди своего юного возлюбленного. Он гладил ее по волосам, целовал в мокрые щеки и опять уверял, что все непременно и в самом же скором времени образуется. Не образовалось. После следующей же ночи, которую Дима Артемов провел вне дома, Ольга Константиновна нанесла целевой визит Юрию Евгеньевичу, директору школы, где трудилась Анна Сергеевна. Ему было доходчиво объяснено, что таких дураков, как Дима, в любой школе навалом, а поскольку родители ни за что не дадут в обиду собственного сына, то можно представить, на кого переключится провинциалка из… Ольга Константиновна опять употребила не очень приличное слово. Юрий Евгеньевич брезгливо сморщился, но тем не менее сразу после ухода темпераментной посетительницы предложил Анне Сергеевне написать заявление об уходе по собственному желанию, несмотря на то что квалифицированных кадров в его школе по-прежнему не хватало.

После очередного увольнения дела Анны Сергеевны, вместо того чтобы образовываться, пошли из рук вон плохо. Во-первых, с Димой, которого в институте с места в карьер загрузили учебой по самое горло, она виделась теперь гораздо реже. Кроме учебы, у него появилась масса других интересных студенческих мероприятий, на которые являться со своей женщиной было так же глупо, как (в соответствии с известной присказкой) ехать в Тулу со своим самоваром. Анна Сергеевна теперь довольно часто проводила выходные и даже престольные праздники одна. А работать она устроилась в Дом детского творчества преподавателем лепки у дошкольников, то есть ваяла вместе с ними многочисленных Колобков из пластилина. Из них по желанию можно было собрать кого угодно, начиная от снеговика и заканчивая человеком, если, конечно, суметь приделать к нижнему из двух слепленных друг с другом кривобоких шариков четыре продолговатые колбаски.

Однажды, зайдя после вечерней лепки Колобков в продуктовый магазин, Анна Сергеевна увидела там Диму, который в составе веселой группы студентов и студенток покупал в винном отделе алкогольные напитки. Отоварившись, Дима пошел прямо на остолбеневшую Анну Сергеевну, одной рукой обнимая бутылку портвейна, другой – белокурую прелестницу в очень модной серебристой коротенькой курточке. Увидев ту, с которой в этом месте никак не собирался встречаться, Дима улыбаться перестал, чуть оттолкнул от себя прелестницу в серебристой курточке и, взяв Анну Сергеевну под локоток, отвел ее к окну.

– Аня… – начал он. – Я зайду… Потом… Позже… думаю, что завтра… Мы, понимаешь, сегодня зачет скинули… Труднейший… Ты даже не представляешь, чего это стоило… В общем…

Анна Сергеевна вырвала свою руку из его пальцев и, стараясь не дрожать голосом, сказала:

– Перестань, Дима. Я же тебе не жена. Ты вовсе не должен передо мной оправдываться.

– Да… – явно обрадовался он. – Это хорошо, что ты сама все понимаешь… Ну… я тогда пошел… да?

– Конечно, – согласилась она.

Артемов не пришел к ней ни завтра, ни через месяц. Анна Сергеевна поняла, что его мать, Ольга Константиновна, по большому счету, была права. Когда неопытный юноша первый раз попадает в постель, ему и впрямь кажется, что он полюбил. Когда же разнообразные постели становятся обычной составляющей частной жизни мужского индивидуума, слово «любовь» сознательно изживается из лексикона, как сама любовь – из души. Анна Сергеевна запретила себе плакать. Она лепила и лепила Колобков до тех пор, пока не вышла на пенсию директриса, которая велела ей уволиться из той самой школы, где она познакомилась с Артемовым. Анна Сергеевна, конечно, и не узнала бы, что она ушла, если бы случайно не встретилась в автобусе с Лидией Гавриловной, которая в той же самой школе преподавала математику.