Портрет блондинки в голубом - Анна Трефц
Его маленькие серые глазки уперлись в Бочкина, и тот почувствовал, как в его тело вонзились две иглы. Он непроизвольно дернулся, но взял себя в руки и ответил:
— У моей клиентки пропал портрет работы художника Бурхасона. Вернее, ее портрет находился в его мастерской.
— Это которого шлепнули? — проскрипел антиквар.
— Он самый.
— Ай, — отмахнулся Оберсон, — Я такой мазней никогда не занимался, ты же знаешь. Меня интересуют настоящие шедевры, а это малялово оставь для нуворишей. Они своего гения кокнули, они же и его наследие делят. Тут я тебе не помощник.
— Но может вы что-то слышали?
— Слышал? — переспросил антиквар, и частный детектив уловил насмешку в его голосе, — Да я про такую ерунду и слушать не стану. Бурхасон! Нашли, тоже мне, художника. Помяни мое слово, уже через год о нем и знать-то никто не будет. Появится еще какой-нибудь писака, будет малевать портреты для нашей буржуазии. Свято место пусто не бывает.
— Сам знаю, — буркнул Петр и поднялся, поняв, что разговор ни к каким результатам не приведет, — Но клиентка жаждет отыскать свой пропавший портрет. Он предназначен для галереи в Конго.
— В Конго? — прищурился Оберсон, — Ну, там самое место мазне этого горе художника. Пускай черноликие восторгаются.
Бочкин уже вышел в прихожую, когда за его спиной проскрипел голос хозяина дома:
— Милок, ты жучок-то забери. Нече добро разбазаривать. Я ведь его в унитаз спущу, а для тебя лишняя растрата.
* * *
Из квартиры Оберсона Петр Бочкин выкатился красным от злости и стыда. И как он мог забыть, что маленькие подслеповатые глазки старика подобны снайперским прицелам. Да и вообще, черт его дернул, крепить жучок под кресло, на котором, может быть, сам этот Людовик VI-й и сиживал! Что он хотел узнать? Ни дать, ни взять, профессиональная привычка — это самая настоящая болезнь! Бочкин клял бы себя и дальше, если бы не телефонный звонок.
— Спаси меня, — почему-то прошептал ему в ухо следователь Кутепов.
— В смысле? — не понял Петр.
— Спаси, говорю! — так же страстно прошептал следователь с Петровки, — Забери ты ее отсюда. Она уже третий час сидит и не выходит. А у меня мозги кипят.
— Да о ком ты говоришь?!
— О клиентке твоей, мать ее! О Маргарите Вячеславовне Телегиной! Забери ее, иначе я тебя лишу выгодного заказчика. У меня уже сотый раз рука к пистолету тянется, могу и не удержаться.
* * *
Бочкин шел по длинному коридору сурового здания, располагавшегося на Петровке, борясь с нахлынувшей ностальгией. Почему-то в голову лезли идиотские идеалистические воспоминания, что вот на этом подоконнике, они сидели с тем-то и с тем-то, и было тогда почти утро, а они заходились в краснощеком азарте, пытаясь вычислить преступника, хотя состав его преступления уже стерся в памяти бывшего следователя. Конечно, оно было громким, ведь все преступления, которые расследуют на Петровке непременно громкие. Или тогда Петру так казалось, ведь в молодости все, что ты делаешь, исполняется особенной значимостью. Он завернул за угол, поднялся еще на один пролет и чуть не прослезился, узрев у стены все те же стулья, обитые дерматином, на которых сиживали его подследственные и свидетели. Бочкин мотнул головой и принялся отсчитывать кабинеты, чтобы отогнать ненужные сантименты. Память — странная штука. Почему-то она предпочитает хранить лишь приятные моменты, вымарывая из файлов вечную нехватку денег, а посему полуголодное существование следователя, если он, разумеется, чист на руку. Конечно, жизнь работника с Петровки до краев наполнена романтикой приключенческих киношек. Но куда деваться от суровой действительности, когда, наломавши голову над сложнейшими тайнами, набегавшись за преступниками, насидевшись в засадах и с большим трудом оставшись после всего этого в живых, ты приходишь в магазин с единственной надеждой, что в кошельке окажется нужная сумма, которой хватит на двести грамм дешевой колбасы, полбуханки хлеба и мерзавчика водки, которую ты выпьешь из горла в одиночестве, чтобы забыться и проснуться назавтра с новой версией и раскалывающейся от похмелья башкой. И это если не вспоминать о вечных отчетах, многотомной писанине и постоянного давления сверху. И еще если не брать во внимание постоянное чувство озлобленности, поскольку ты прекрасно понимаешь, что все твои усилия в поиске и поимке преступника снова окажутся напрасными. Ведь крупные преступления совершают граждане соответствующего ранга, у которых есть связи или на худой конец деньги, и которые уезжают на машинах представительского класса по непонятным причинам оправданные и отпущенные прямо из зала суда. Если до суда вообще дело доходит. Чаще не доходило, а прерывалось телефонным звонком, когда в трубке очередная высокопоставленная сволочь грозным голосом приказывала не трогать господина такого-то. За годы службы Петр даже некую странную статистику выявил: высокопоставленные сволочи менялись, а «господа такие-то» то и дело фигурировали в делах об особо-тяжких преступлениях. И дела эти успешно разваливались. В основном от этого Петр Бочкин и ушел. Надоело, знаете ли, бороться с властями, которым выгодно дружить с закоренелыми преступниками. И вообще, ему стало понятно, что в какое новое громкое дело не копни, обязательно за ним стоит «господин такой-то или сякой-то», которого он уже знает как облупленного, и ни раз получал за него от многих своих начальников хорошие взбучки. Так что с него хватит! Пусть вон Кутепов теперь отдувается, если пока еще не понял, кто правит этим миром. А он частный детектив Петр Бочкин будет следить за неверными дамочками и их неверными мужьями. В общем, заниматься всяческой ерундой, получая за это хорошие гонорары. На этой жизнеутверждающей мысли Бочкин потрогал не к месту разнывшуюся разбитую скулу и поморщился, признав, что и в его непыльной работенке есть место кое-какой романтике. Конечно, приятнее, чтобы всегда побеждали хорошие парни. Однако тут уж ничего не поделаешь. Это жизнь, а не кино. Попав в кабинет следователя Кутепова, Бочкин тут же оценил обстановку. Его давний соратник сидел за столом, обхватив голову обеими руками, и тупо глядел перед собой. Таким Кутепова Петр видел лишь раз в жизни, когда тот выпил на спор две бутылки водки залпом, не закусывая. Таким образом, Бочкин тут же сделал вывод, что три часа, проведенные наедине с Марго по разрушительному действию на мозг равны означенным двум бутылкам дешевой водки. Блондинка же, словно не замечая, что собеседник давно впал в транс, а, следовательно, не в состоянии внимать ее монологу, не прекращала говорить ни на секунду. Ее высокий, наполненный яркими красками голосок, казалось, витал под потолком кабинета.
— Нет, вы все-таки должны меня выслушать! — прострекотала она
