Ольга Арнольд - Агнесса среди волков

Мы говорили, мы смеялись, мы пили «Чинзано», а тем временем воздух в комнате, казалось, загустел от излучаемых нами флюидов. Становилось душно, хотя форточка была открыта. Марк расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. На мне было закрытое темно-красное платье без пуговиц, я не могла его расстегнуть, поэтому я сняла с себя часы и браслет. Мне захотелось забраться на диван с ногами, и тут я почувствовала, как мне мешают сапожки — когда я вошла, у меня не было времени и желания их снять. Тем более, что мои ноги хорошо в них смотрелись и подъем казался особенно изящным.

Очевидно, телепатия все-таки существует, потому что в этот момент Марк тоже обратил внимание на мои сапожки. Он отодвинул столик, благо он был на колесиках, и опустился передо мной на колени, Взяв в руки мою левую ногу, он медленно и осторожно принялся расшнуровывать сапог. Мне казалось, что я чувствую жар его ладоней, хотя он и не дотрагивался до моей кожи. Наконец он снял сапог и принялся целовать мою ногу прямо через тонкий капрон.

Марк никуда не торопился: казалось, он увлекся пальчиками стопы, но одна его рука тем не менее незаметно скользнула вверх по внутренней стороне бедра. Я почувствовала, как от его прикосновений меня будто пронизывает электричеством, и поджала освобожденную от сапожка ногу под себя, протянув Марку правую; ему ничего не оставалось, как заняться ею.

На лице его появилась самодовольная улыбочка: терпеливо расшнуровывая на мне высокий ботинок, он заметил:

— Все-таки это варварство — столько крючков!

— Может быть, это специально: последнее и решающее испытание для рыцаря, завоевывающего прекрасную даму. — Мои жалкие потуги сохранить хладнокровие блистательно провалились. Я вся дрожала; совсем некстати на ум мне пришел анекдот про чукчу, которого спрашивают, что он обычно делает после того, как переспит с женой, на что он отвечает: «Снимаю лыжи».

— Кажется, в данном случае это испытание больше для прекрасной дамы, чем для рыцаря. — Марк дразнил меня, дразнил и своим ироническим тоном, и понимающим взглядом чувственно прищуренных глаз, и чересчур дерзкими пальцами, которые успели забраться в такие места, до которых путь от моих щиколоток и стоп должен быть более долгим — и в пространстве, и во времени.

Да, сегодня он не торопился, он наслаждался моим нетерпением, он утверждал себя, он давал мне почувствовать, что именно он хозяин и моего тела, и моих чувств. Впрочем, насчет чувств не уверена — пока он занимался бренной телесной оболочкой моей бессмертной души, и очень успешно. Так успешно, что в тот вечер я уже ни о чем не могла думать — мои высшие психические функции начисто отключились, я просто жила в волшебном мире чувственных ощущений, как будто провалилась в четвертое измерение, где нет ни времени, ни пространства, только бесконечное наслаждение. Правда, иногда Марк возвращал меня на землю, но ненадолго — только для того, чтобы сменить позу или убедиться, что я еще здесь, а не где-нибудь на небесах.

Не уверена, что Марку той ночью было также хорошо, как мне. Мне кажется, он поставил себе такую задачу — всеми возможными способами вернуть меня себе, подчинить себе мое тело, и, следовательно, душу тоже. Конечно, он вместе со мной взлетал до звезд, но его космолетом управлял абсолютно трезвый пилот. Он не просто дирижировал любовной игрой, но и занимался особо моим телом, забывая порой о себе. Глупо, может быть. От знакомого сексопатолога я слышала, что в физической любви не стоит слишком много думать о том, что доставляет удовольствие партнеру, это убивает наслаждение — если хорошо тебе, то хорошо и ему. Наверное, это правильно, если люди просто спариваются. Но если они занимаются любовью, это не так. И, подчиняясь его ласковым рукам, его губам, его нежному шепоту, поднимаясь раз за разом на пик оргастической радости, интенсивной до муки, я чувствовала, что он хочет снова стать моим властелином, моим господином, моим единственным мужчиной.

Я могла бы возмутиться, взбунтоваться — когда мы были мужем и женой, меня больше всего в нем раздражали именно его чересчур выраженные собственнические инстинкты по отношению к моей особе, — но я и не подумала это сделать. Мне было хорошо, просто чудесно, к тому же прошедшие десять лет меня кое-чему научили. И, лежа с раскинутыми руками и ногами, бесстыдно подставляя самые интимные уголки, самые чувствительные места моего многогрешного тела его мало сказать нескромным, изощренным ласкам (поколение наших родителей назвало бы их извращенными), то и дело вскрикивая от переполнявшего меня и рвавшегося наружу наслаждения, я была счастлива ему подчиняться.

И все-таки перед тем как провалиться в глубокий сон-небытие, одна мысль у меня промелькнула: как хорошо, что Петя вчера снял телефонную трубку, — это заставило Марка поторопиться!

Ночью я проснулась и некоторое время лежала, наслаждаясь ощущением полноты бытия. Марк рядом со мной зашевелился, перевернулся на другой бок лицом ко мне и, не просыпаясь, слегка ущипнул меня за самое мягкое место, потом помял рукой мою левую грудь, как бы убеждаясь, что все это мягкое, теплое и приятное на ощупь действительно принадлежит ему, удовлетворенно вздохнул и продолжал спать, положив на меня руку жестом хозяина.

Меня душил смех; я боялась рассмеяться вслух и долго не могла заснуть. Поговорить мы смогли только утром, и то не сразу — некоторое время ушло на продолжение наших ночных занятий.

Утром я поняла, что в комнате что-то не так. Что именно, до меня дошло чуть позже, когда я обнаружила в мусорном ведре сломанные и помятые гвоздики.

За завтраком, который на этот раз приготовила я, я наконец смогла снова задать волновавший меня вопрос:

— А теперь расскажи, как ты сюда попал.

— Меня впустила твоя соседка Агнесса Владимировна.

— Не ври! Агнесса Владимировна — бдительная старушка и никогда не пустила бы в мою квартиру чужого!

— А кто тебе сказал, что я чужой? Я предъявил ей документы, и она не могла не пустить в свою собственную квартиру твоего законного мужа.

От неожиданности я поперхнулась кофе. Марк заботливо похлопал меня по спине и, явно наслаждаясь моим ошарашенным видом, достал свой дипломат — он валялся на кухонном диванчике, там, где он вчера его бросил, — вытащил оттуда паспорт и подал мне.

Это был обычный советский паспорт в красной кожуре с серпом и молотом на имя Марка Александровича Крутикова, выданный в 1979 году; со второй страницы на меня глядело его совсем юное лицо. Я стала переворачивать странички, и тут глаза у меня полезли на лоб. В графе «семейное положение» был штамп о браке — о браке со мной, гражданкой Ивлевой Агнессой Владимировной, но не было отметки о разводе. Я лихорадочно стала листать паспорт дальше. Дети… Детей нет, пусто. Воинская обязанность… Военнообязанный. Место жительства: последнее место прописки — Москва, улица 26 Бакинских комиссаров… Мой дом! Моя квартира!