Нора Робертс - Незабудки для тебя

— О профессии метрдотеля я уже думал. Но там требуется знание французского — боюсь, не потяну.

— Значит, чтобы снова увидеть тебя при полном параде, придется нам дождаться твоей собственной свадьбы.

— Точно. — И Деклан покосился в сторону Лины. — А праздник удался, верно? Ночью я боялся, что буря поломает кусты и цветы в саду, но все обошлось.

— Буря? О чем ты? Сегодня ночью не было никакой бури.

— Как не было? Гроза, ливень, ветер… Неужто вы все проспали?

— Я не ложилась до полуночи, — проговорила Одетта, пристально вглядываясь в его лицо. — Пришивала оборки к этому платью. Потом проснулась и вышла около четырех — Руфус начал проситься на двор. В Доме Мане горел свет. Я еще подумала: странно, что ты не спишь. Деклан, ночь была тихая и ясная, как сон младенца.

— Я… гм… должно быть, эта буря мне приснилась. Знаете, усталость, напряжение перед свадьбой… — пробормотал Деклан.

Он совершенно точно знал, что не вставал около четырех утра. Да и вообще не вставал этой ночью, после того как около полуночи лег в постель, перед этим пройдя по всему дому и везде погасив свет.

Значит, все это ему приснилось? Вой ветра, сверкание молний, дождь, стучащий в окно. Золотистые языки пламени в камине. Боль, пот, жажда. Кровь.

Женские руки, женские голоса — успокаивающие, ободряющие; один из них очень похож на голос Эффи…

И вдруг он вспомнил все — и замер посреди танца как вкопанный.

Он рожал. Рожал ребенка.

О господи!

— Деклан! — Одетта подхватила его под руку и мягко повела прочь из зала. — Выйдем на улицу. Похоже, тебе нужно глотнуть свежего воздуха.

— Да… как и тогда… я тоже задыхался, и они успокаивали меня, как вы сейчас…

— Что?

— Ничего. Неважно, — пробормотал Деклан, до глубины души потрясенный тем, что пережил во сне. Нет, не просто во сне — теперь он понимал, что много-много лет назад пережил это в реальности. В иной жизни, в ином теле.

— Возвращайтесь в дом, — попросил он Одетту. — А я пройдусь здесь.

— Что ты такое вспомнил?

— Чудо, — пробормотал он. — Бедная моя мама! Не понимаю, как женщины один раз через это проходят — а у нее четверо детей! Потрясающе! — шептал он, сбегая по лестнице вниз. — Просто потрясающе!

Он обошел вокруг дома, затем направился к себе в спальню, чтобы выпить холодной воды. Заодно проглотил три таблетки аспирина: с той секунды, как он вспомнил свой сон, его не оставляла мучительная головная боль.

Из бальной залы доносилась музыка и слышался стук каблуков — веселье продолжалось. Надо было возвращаться к гостям, исполнять обязанности шафера и хозяина дома… Хотя единственное, чего сейчас хотелось Деклану, — это рухнуть на кровать лицом вниз и погрузиться в забытье.

— Деклан! — С галереи в спальню вошла Лина, прикрыла за собой дверь. — Что с тобой?

— Ничего. Просто голова разболелась.

— Тебя нет уже почти час. Люди спрашивают, где ты.

— Сейчас иду. — Но вместо этого он тяжело опустился на кровать. — Еще минуту.

Она пересекла комнату, подошла к нему.

— Так сильно болит?

— Бывало и хуже.

— Может, тебе прилечь на несколько минут?

— Ну нет, отлеживаться в постели на свадьбе лучшего друга я не собираюсь! Разве что ты составишь мне компанию.

— Мысль соблазнительная. Когда вижу мужчину в смокинге, всегда хочется его раздеть.

— Должно быть, метрдотели тебя обожают.

— Ну вот, начал отпускать дурацкие шутки — значит, тебе уже полегче.

— Я бы сказал, мне просто прекрасно. Учитывая, что еще и суток не прошло, как я рожал.

Лина поджала губы.

— Дорогой, скажи, пожалуйста, сколько ты выпил сегодня?

— Гораздо меньше, чем хотелось бы. Лина, помнишь твою теорию, что в прошлой жизни я был Абигайль Мане? Так вот, послушай, что мне сегодня приснилось. Я был в спальне — в той самой спальне, первой по коридору. Лежал в кровати, которую видел там несколько раз, хотя ее там нет, — в кровати Абигайль. Бушевала гроза, лил дождь. Абигайль рожала. И я не со стороны на это смотрел, Лина — нет, я был ею, я чувствовал то же, что и она: и, должен тебе сказать, роды — это не прогулка при луне! Те женщины, что в наше время рожают без обезболивающих, должно быть, сумасшедшие! Клянусь тебе, перед этим меркнут все пытки инквизиции, и…

— Значит, тебе приснилось, что ты Абигайль?

— Не просто приснилось, Лина. Похоже, я действительно там был. Не знаю, что это — воспоминание или галлюцинация, но все происходило так ясно, так ярко, как наяву! Я помню бурю, помню, как мне было страшно, помню, как я думала об одном и желала одного — чтобы мой ребенок благополучно появился на свет… — Он резко остановился. — Господи, что я несу! Безумие какое-то!

Она села с ним рядом.

— Нет. Нет, это совсем не безумие. Продолжай.

— Я слышала… слышал голоса. Там были другие женщины, они помогали мне. Одна из них — моя ровесница, то есть ровесница Абигайль. И сейчас чувствую, как по лицу у меня стекают струйки пота. И усталость — страшное изнеможение. А потом это невероятное, ни на что не похожее чувство, когда тебя словно разрывает пополам, и в следующий миг — огромное облегчение. Проходит боль, проходит все. Ты знаешь: все позади. Свершилось чудо: новая жизнь пришла в мир. Как это описать? Это благоговение, это прилив радости и гордости, когда впервые берешь на руки свое дитя…

Он взглянул вниз, на свои руки. Лина не сводила с него глаз.

— Я и сейчас словно вижу ее, — прошептал он. — Вижу свою малышку. Такая смешная — красная, сморщенная, кричит сердито, наморщив носик. У нее темные волосики и синие глаза. Ротик, как розовый бутон, крохотные пальчики. Я смотрю на нее и думаю: десять пальчиков на руках, десять на ногах. Она — само совершенство. Мой цветочек, моя прекрасная роза.

Он поднял взгляд на Лину.

— Мари-Роз, твоя прапрабабушка, — проговорил он медленно и раздельно. — Мари-Роз, наша с тобой дочь.

20

Наша дочь.

Лина знала: это правда. Знала сердцем, которое сейчас содрогалось от неизбывного горя, вроде бы беспричинного, но такого знакомого. Но говорить об этом не могла, только не сейчас, когда ум ее в смятении, а душа полна скорби.

И она бросилась назад — в грохот музыки, в вихрь танца, в ликующую толпу. В настоящее — тот единственный миг, что имеет значение.

Она жива! Жива — кожу ее ласкает теплый весенний ветерок, цветущий сад озарен бледным светом луны, и этот запах повсюду, запах цветов — розы, жасмин, вербена, гелиотропы.

…И, конечно, лилии — ее любимые цветы. Букет свежих лилий всегда стоит на столике у них в спальне. И прежде, когда Абигайль была простой служанкой, она не упускала случая сорвать тайком лилию в теплице и поставить у себя, в каморке под самой крышей.