Ирина Мельникова - Мой ласковый и нежный мент

Денис проследил взглядом, как омоновцы уносят на бушлатах Людмилу и Шалгинова наверх, к приземлившемуся неподалеку от ущелья вертолету, и повернулся к Стасу. Тот, нахмурившись, созерцал, как омоновцы очищают балаган от снега и раскладывают найденные в нем вещи на кусок брезента.

– Судя по снаряжению и рации, это и есть балаган Уразова. И это он стрелял в Ивана. Видишь пулевое отверстие в двери? И, вполне возможно, именно выстрел стал причиной схода лавины… Иван выстрелить не успел. Ребята уже осмотрели его карабин, он у самого входа в балаган лежал.

– Наверняка Уразов где-то здесь, под лавиной… – Барсуков огляделся, поднял из снега карабин Людмилы, обнаруженный бойцами неподалеку, и внимательно осмотрел его. – Гляди, – он щелкнул затвором. – Патрона в стволе нет, а в магазине их только шесть осталось, выходит, она тоже стреляла? Что не в Шалгинова, это точно! Значит, в Уразова! Так что будем искать!

Но только через два часа они нашли закоченевший труп Уразова. Воздушная волна ударила его о выступ скалы. Размозженный череп покрывала ярко-розовая ледяная корка, и, взглянув мельком на виновника разыгравшейся в ущелье трагедии, Денис принялся подниматься по камням к вертолету. Стас знал свое дело и не любил, когда ему мешали работать, даже если это было его непосредственное и тоже не лыком шитое начальство.

Глава 28

– Целоваться будем? – Стас поставил на прикроватную тумбочку пакет с фруктами и наклонился к Людмиле. – Могла бы и обрадоваться, и обнять за то, что твоего Темуджина первым увидел.

– Кто тебя пропустил? – тихо спросила Людмила. – Я ведь просила…

– Ну вот, – протянул Стас разочарованно, – я тут обрадовался, целоваться с тобой приготовился, а ты того гляди разборки начнешь с персоналом.

– Я ведь просила, – с отчаянием повторила Людмила и отвернулась к стене. – Уходи, прошу тебя!

– Люська, не будь дурой! – Стас опустился на стул рядом с кроватью. – Ты меня знаешь, не уйду, пока не прекратишь злиться. – Он тронул ее за плечо. – Повернись и давай поговорим по-человечески.

– Отвяжись, Стас! – Людмила попыталась с головой накрыться одеялом. Но Дробот придержал его за край.

– Не дури, тебе говорю! Не хочешь разговаривать, не разговаривай! Я рядышком посижу, подремлю даже. И так уже две ночи не спал. Просидел в засаде. Твоего любимого Надымова караулил…

– Взяли его? – буркнула Людмила через плечо.

– Увы и ах! – Стас развел руками. – Ушел в отрыв Игорь Ярославич. Сбежал в неизвестном направлении. Пришлось в розыск объявить.

– Заставь дураков богу молиться… – произнесла Людмила сквозь зубы. – За что бы ни взялись, все у вас через пень-колоду.

Стас вздохнул:

– Даже мое ангельское терпение может когда-нибудь кончится. – Он похлопал ее по плечу. – Кончай язвить и выслушай меня спокойно. За дверью меня ждут Антонина и Барсуков. Кого первым пропустить в палату? Подполковника?

– Нет, только не его! – испугалась Людмила и произнесла умоляюще: – Ради бога, Стас, уведи Барсукова. Я не хочу, чтобы он видел меня… в таком виде.

– Ну и трижды дура после этого. Под бинтами все равно ничего не видно.

– А запах? – спросила она жалобно. – Эта мазь так отвратительно воняет.

– Нормально воняет! – Стас втянул в себя воздух и шумно выдохнул его. – Бывает и хуже. Например, разложившийся утопленник. Вот мы месяца три назад одного такого выловили. Иностранцем оказался, турком по национальности. А вонял не меньше, чем наши отечественные топляки.

– Турок? – Людмила опять повернулась к нему. – Это не тот, у которого «маузер»?..

– Тот самый, родимый! – Стас сел верхом на стул и уперся подбородком в сложенные поверх спинки руки. – Господин Надымов мог бы многое нам рассказать по этому поводу, но, к сожалению, скрылся, подлец, не хочет делиться секретами. А у меня к нему с каждым днем все больше вопросов накапливается. Но ладно, – он упреждающе поднял ладонь, – не сверкай глазами. Я тебе и так слишком много рассказал. Служебная тайна, понимаешь?

– Знаю я тебя, – усмехнулась Людмила, – так ты и выболтаешь что-нибудь! Думаю, то, что ты мне сообщил, уже всему Вознесенскому известно.

Стас пожал плечами и деловито посмотрел на часы.

– Через час у нас совещание в министерстве. Сжалься над командиром, позволь поговорить с тобой. Четверть часа, надеюсь, не уморят тебя?

– Обо всем, что касается Уразова и лавины, я уже рассказала, – рассердилась Людмила. – И оставьте меня, пожалуйста, в покое. Я устала и спать хочу.

– Он что, тебя допрашивать приехал? – Стас, похоже, тоже разозлился. – Любит он тебя, дуру набитую. С лица спал, переживает…

– Это он тебе сказал, что переживает? – справилась Людмила.

– Не хватало, чтобы он в жилетку мне плакался. Я по глазам вижу, что запал на тебя мужик, а ты как ослица уперлась, капризы, обиды, губки надутые… Терпеть не могу эти бабские штучки. Скольким мужикам вы вот так жизнь поломали, не подумавши…

– Никому я жизнь не ломала и ломать не собираюсь! – сказала Людмила твердо. – Тем более твоему драгоценному Барсукову. Не хочу я его видеть, и точка! Ты понимаешь русский язык или нет? – Она повысила голос. – Не желаю я с ним разговаривать, сколько раз тебе повторять?

– Хорошо! – Стас поднялся со стула, отставил его в сторону. – Так и передам Барсукову. Поехала, мол, у Людки Ручейниковой крыша, и ничего тут, брат, не поделаешь!

– Вот так и передай! Поехала крыша и назад уже не приедет!

В ответ Стас покрутил у виска пальцем и, не попрощавшись, вышел из палаты.

Вновь открылась дверь, и на пороге возникла Антонина. Людмила вздохнула. В кои-то веки Стас послушался ее, но втайне-то она ждала совсем иного. Третий раз приезжает Денис в больницу, и в третий раз она отказывается встретиться с ним. Хотя только об этом и мечтает. Мысли о нем не покидают ее ни на минуту. Она перебирает в памяти мгновение за мгновением, каждую их встречу и каждое их расставание. Она как за соломинку цепляется за каждое его ласковое слово, за каждый намек, которые могли бы подтвердить его любовь к ней, и к вечеру настолько устает от этого, что начинает почти ненавидеть Дениса за те страдания, которые принесла ей эта безоглядная, сумасшедшая любовь.

Никогда она не заботилась о том, как выглядит в глазах окружающих, а теперь замучила лечащего врача расспросами, останутся ли шрамы на лице и как долго будут видны на коже следы обморожения. И хотя врач всякий раз принимался уверять ее в том, что она легко, благодаря Темуджину, отделалась, но в глаза при этом не смотрел, что уже само по себе было плохим признаком. А вчера вдруг затеял разговор о том, каких успехов достигла у нас пластическая хирургия и, если немного поднапрячься в финансовом отношении, вполне можно будет избавиться от тех почти незаметных рубцов, которые, возможно, он даже подчеркнул интонацией слово «возможно», останутся на правой щеке. И теперь на перевязках Людмила непременно просила принести зеркало и с отвращением вглядывалась в покрытое струпьями лицо, уже не надеясь когда-нибудь избавиться от этой ненавистной, отвратительно пахнущей мазью Вишневского маски. В некоторых местах струпья отвалились, и на их месте проглядывала ярко-розовая, блестящая, как после ожога, кожа…