Татьяна Устинова - Близкие люди

Во всем, что она говорила или делала, была какая-то удивительная, успокоительная уверенность. Должно быть, она и вправду была хорошей учительницей. Наверное, дети ей доверяли полностью, как Иван, для которого ее слово было истиной в последней инстанции.

Степан улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ, грея руки о свою глиняную кружку.

— Кстати, у нас есть собственное отопление, — сообщил Степан, — будете замерзать, включите. Показать?

Он показал ей, как включается калорифер, и ушел, так и не дождавшись Иванова пробуждения.

Невесть откуда взявшаяся лужица перед подъездом была затянута хрустким льдом, а трава серебрилась чем-то подозрительно похожим на снег или по крайней мере иней. На крыше машины толстым слоем лежал ночной заморозок, и на капоте были белые длинные языки.

Стуча зубами от холода, Степан втиснулся в выстуженный салон и первым делом включил печку.

Вот она, весна-красна.

Вот она, всегдашняя подлость окружающего мира и жизни вообще. Только поверишь во что-то — в тепло, в женщину, в весну, — тут и стрясется что-нибудь вроде этого заморозка Хорошо, если только снегом дело кончится. Не кончилось бы померзшими бурыми листьями и черными клочьями побитой морозом травы.

Удивляясь собственным философским настроениям, посетившим его с утра пораньше, — в морозе, что ли, дело? — Степан вырулил из своего переулка и поехал на Дмитровку.

Значит, так. Об Ингеборге думать он не будет, а будет думать о Муркине.

Саша, которой в ночь убийства Муркин назначил свидание с целью отъема денег, видела на стройке его, Степанову, машину. Вряд ли она ошибается. Пусть Чернов с Беловым утешаются историями о том, что в городе полно других джипов с неработающими тормозными фонарями. Другим джипам нет никакого дела до их стройки.

Сам он на стройку в ту ночь не ездил, это он знал совершенно точно. Значит, на его машине поехал кто-то другой. Вывод, конечно, вполне логичный, но не дающий ответов ни на один вопрос.

У кого могли быть ключи от его машины?

Да у кого угодно. Сто раз он давал ключи ребятам из охраны, чтобы они отогнали или переставили его машину. Сто раз на этой машине его подвозили домой с вечеринок более трезвые сотрудники. Чернов как-то ездил на ней в «Дюпон», потому что его собственная машина была в ремонте. Саша прошлой зимой таскалась на ней в «Тойота-центр» и полдня простояла там в очереди на замену резины. Белов, кажется, тоже на ней куда-то ездил, а Степан почему-то ездил на его спортивном, длинном и совершенно непригодном для жизни на московских дорогах «БМВ».

Он даже представить себе не мог, где могут быть запасные ключи от его машины и существуют ли они до сих пор в природе.

И еще собака…

Собака прораба, которая всегда за три километра чуяла неизвестных и начинала заходиться от безумного лая, спокойно проспала всю ночь у себя в загоне и ни разу не гавкнула В его машине приезжал кто-то из тех, кого Веста отлично знала и считала за своего. Был ли этот «кто-то» убийцей? Или он приезжал посмотреть? Или просто проезжал мимо в Степановой машине, которую взял просто для того, чтобы покататься? Или этого загадочного незнакомца Муркин тоже шантажировал?

Кому могла быть выгодна смерть Муркина?

Саше Волошиной, это ясно как день, и эту версию рассматривать он не станет.

Саша не убивала. Она собиралась ему заплатить, она не собиралась его убивать. Столкнуть в котлован, да так, чтобы человек ударился виском и умер, не так-то просто, и Саша этого не делала.

Она могла отравить… Нет, она могла не предотвратить самоубийства своего мужа, о котором знала, но толкнуть человека в котлован она не могла.

Степан аккуратно притормозил на светофоре и потянулся, заложив за голову руки. В машине стало тепло, и очень захотелось спать. Очевидно, не только на Ивана действует перемена давления.

Залечь бы сейчас на диван, под тяжелый и теплый плед, накрыться по самые уши и спать, спать… И пусть бы рядом посапывал Иван или возился на полу со своим конструктором и книжкой «Трое в лодке». Да, пусть бы Иван возился на полу, а под теплым пледом вдвоем со Степаном была Ингеборга. Он обнимал бы ее, стройную и длинную, гладил затянутое в джинсы бедро и энергичную грудь под тонким свитером — просто так, без всяких видов на продолжение, потому что ему очень нравится ее гладить и думать о том, как все у них будет ночью.

Все будет так, как было у них уже сто раз, и в предсказуемости самая главная прелесть. Прелесть и чувство защищенности, безопасности, собственной состоятельности и… человечности, о которой он всегда так мечтал, а находил только бешеную кабанью звериную похоть.

И в уютном и близком тепле будет еще обещание рая, из которого его никогда не выгонят за грехи.

Светофор переключился и, наверное, довольно давно, потому что зеленый уже не горел ровным светом, а вовсю мигал, и очередь ревела могучим разноголосым оскорбленным ревом.

Степан встряхнулся, как внезапно вышедшая из оцепенения собака, и нажал на газ.

О чем он думал, прежде чем размечтался, как хорошо ему будет под пледом рядом с Ингеборгой? Ах да. Об убийцах и их, жертвах.

Белов прав — в свете последних признаний нужно еще раз попытаться проанализировать смерть прораба. Неужели Петрович тоже мешал кому-то незримому, но стоящему так близко, что Степану страшно было об этом даже подумать?

Что Петрович мог знать об убийстве Муркина, о чем он хотел рассказать Степану? Или он ничего не знал и хотел рассказать вовсе не об этом, а о том, что поставщик опять прислал некачественные плиты? Как это теперь проверить, у кого спросить?

Степан был очень обижен на Петровича. Обижен и зол.

Он никак не ожидал от него такой подлости. Он даже предположить не мог, что Петрович способен бросить его одного в такое трудное время. Как он мог так поступить? Зачем?! Раньше они никогда и ни в чем не подводили друг друга.

Он был страшно зол на мать, когда она умерла. Он целый год не мог привыкнуть к тому, что она умерла. И сейчас он не мог простить Петровича за то, что тот тоже умер.

Сговорились все, что ли!..

Нет, не зря он боится, и ощущает себя цирковым тигром, и везде чует подвох, и не верит ни в какие высокие чувства.

Нет никаких высоких чувств. Ты заставляешь других прыгать в кольцо, если тебе это выгодно. С кем-то это получается лучше, с кем-то хуже, но это просто такая игра. Кто кого перехитрит. Доверие и любовь выдумали для того, чтобы, прикрываясь ими, уцепить как можно больнее. До крови, до костей.

Все, кого он любил или кому пытался доверять, бросили его, ушли в самый неподходящий момент.

Нет и не будет теплого пледа в середине дня, и полудремы, сквозь которую слышно, как возится на полу Иван, рассыпая по ковру конструкторские детали, и радостного покоя, в котором все хорошо не только сию минуту, но будет хорошо всегда, и легкого дыхания лежащей рядом женщины, и уверенности, что все это никуда и никогда не денется.