Татьяна Устинова - Близкие люди

Ну кто мог предположить, что она кинется звонить и докладывать!

Дура безмозглая…

Однако Степанов ждал, и Валерий Владимирович, помявшись под его пристальным взглядом, все же осторожно присел на диван и тут же выложил все, что знал.

Бывшую жену Павла Андреевича он увидел только когда она садилась в машину, но несказанную красоту оценил в полной мере. Конечно, разве сможет такая женщина жить с таким… жирным ублюдком.

При упоминании интерната Степанов, как и предполагала Ингеборга, мрачно фыркнул, но ничего не сказал.

— Собственно, вот и все. Я не знаю, отчего Инга Арнольдовна так взволновалась.

— Я знаю отчего, — произнес Павел Андреевич с нажимом, после чего принялся историка благодарить, чуть не под руку вывел его из квартиры и аккуратно запер за собой дверь.

«А может, он с ней спит?! — осенило Валерия Владимировича, пока он смотрел, как уверенно Павел Степанов запирает дверь чужой квартиры. — Может, он платит ей вовсе не за воспитательные услуги, а за секс, и ребенок у них только прикрытие?!»

Он уже точно знал, кому и как расскажет в школе о том, что скромница и схимница Ингеборга Аускайте пользуется особым расположением некоторых папаш, когда Павел Андреевич, вновь придержав историка под локоток, проговорил значительно:

— Я надеюсь, что весь этот инцидент так и останется между нами, да? Мне не хотелось бы, чтобы поползли слухи. Тем более что слухам взяться вроде бы неоткуда. А?

— Вроде бы неоткуда, — согласился Валерий Владимирович. Он сто раз рассказывал той же Ингеборге о том, как опасны «эти люди», и о том, что с ними нужно держать ухо востро, а сейчас опасность текла прямо из тяжелой руки Павла Степанова в его твидовый локоть, и отравляла кровь, и заставляла желать только одного — скорее вырваться.

Понесло же его хорошим субботним днем к этой дуре, которая втравила его в историю!.. Сидел бы дома, попивал кофе, а под вечер позвонил бы Танечке, сходили бы куда-нибудь, как культурные, хорошо образованные люди. Танечка, конечно, попроще, чем эта самая Ингеборга, оказавшаяся такой истеричкой, но зато с ней и хлопот намного меньше…

Степанов Валерия Владимировича все не отпускал, и они вышли из подъезда «под локоток», как парочка закадычных друзей пожилого возраста, прогуливающаяся в парке.

Посреди залитого солнцем, не слишком чистого двора, между нежно зеленеющих тополей на покривившейся карусели восседали с одной стороны — Ингеборга, смешно поджавшая длинные ноги, а с другой — Иван Степанов в клетчатой курточке и с волосами, торчащими в разные стороны, как у Незнайки.

— Валерий Владимирович! — закричал Иван на весь двор, так что историк затравленно вздрогнул. — Здравствуйте!

— Здравствуй, Иван, — отозвался историк, с каждой минутой чувствуя себя все более неловко. Чтоб она провалилась, проклятая баба, поставившая его в такое двусмысленное положение!.. — Как твои дела?

— Мои дела хорошо! — прокричал Иван в ответ, и историк болезненно поморщился от его вопля. Павел Степанов смотрел на него со странной, непонятной усмешечкой. — Меня теперь Инга Арнольдовна воспитывает! И будет воспитывать все лето!

Иван спрыгнул с карусели, отчего она покосилась еще больше, и Ингеборге пришлось наклониться в сторону, чтобы не упасть, и подбежал к отцу и преподавателю:

— А вы тоже в отпуске, да, Валерий Владимирович? Инга Арнольдовна сказала, что у нее что-то случилось с замком, и папа сказал, что мы должны поехать и ей помочь. А вы сами не могли его открыть? У нас тоже однажды дверь захлопнулась, и папа не мог к нам попасть. Только это давно было, еще когда… Клара была. И она не сама, это я ее захлопнул, но папа меня потом простил, я тогда еще маленький был.

— Иван.

Иван остановился на полуслове, подумал немного, затем сосредоточенно покивал сам себе и взял отца за руку. Ингеборга, кое-как выбравшаяся из карусели, подходила к ним.

— Простите, что я вас покинула так внезапно, — сказала она, подойдя. — Не обижайтесь.

— Да я и не… — пробормотал историк.

Ему нужно было хоть на пять минут остаться с ней наедине, чтобы в лицо высказать все, что он думает о ее поведении.

Он даже почти приготовил речь. Только Степановы должны уехать. Она сделала свое дело, доложила хозяину все, что знала, ну и пусть он теперь проваливает!

Нет, но какова оказалась сука!.. Аж из квартиры выскочила, в таком азарте была, так доложить хотела!..

Однако Степанов не уезжал, а как бы ждал чего-то, сонно глядя в сторону.

Ну и мордоворот. Господи прости!..

— До свидания! — попрощалась Ингеборга. Ей, дуре, отчего-то было весело.

— До свидания! — подхватил Иван Степанов, а его папаша повернул-таки голову и вперил тяжеловесный взгляд в Валерия Владимировича. Этот взгляд как будто отделил историка от них троих. Как Степанову это удалось, историк так и не понял, но именно в этот момент стало ясно, что они трое — с этой стороны, а историк — с какой-то другой.

— Я поеду, пожалуй, — пробормотал Валерий Владимирович, как бы оправдываясь, и шагнул в сторону. На это никто ничего не ответил, даже Иван.

Проводив глазами твидовую спину, Ингеборга сбоку взглянула на Павла Степанова и сказала Ивану:

— У тебя есть отличный шанс. Ты вполне можешь повисеть вон на той перекладине. Только на нее еще нужно влезть.

— Чего на нее лезть-то! — Иван презрительно пожал плечами и поскакал к перекладине, перебирая худыми ногами, как впервые выпущенный на улицу козленок. — Смотрите, как я полезу! Пап, смотри!

— Я смотрю.

— Это очень большая проблема? — спросила Ингеборга негромко. — Или не слишком?

— Думаю, что это совсем никакая не проблема, — ответил Павел Степанов задумчиво.

— Вы сможете как-то… защитить его от интерната для эмоционально нестабильных детей?

Степан сверху посмотрел на нее и усмехнулся.

— Дело тут совсем не в интернате. Моей бывшей супруге нет и не было до Ивана никакого дела. Никогда. Что-то здесь не так, Ингеборга. Материнские чувства в ней проснуться никак не могли, потому что просыпаться там нечему. Значит…

— Пап, я классно висю?!

— Не висю, а вишу.

— Ну, вишу!

— Ты висишь просто как супербизон!

— Мне нет дела до вашей бывшей жены, — холодно заметила Ингеборга, — мне есть дело до Ивана. Если она начнет приставать, вы сможете его защитить?

— Когда она развелась со мной и оставила мне сына, я оформил сто тысяч бумаг. Или двести. Мама на этом настаивала. Ее тоже этот вопрос… волновал. Моя бывшая жена не имеет на Ивана никаких прав. Все запротоколировано, задокументировано, скреплено печатями и штампами. Я ухлопал на это кучу денег. Леночка… Короче, это только мой ребенок, и больше ничей.