Ирина Арбенина - За милых дам

Чтобы подстраховаться, они с Мариной так и не выходили из комнаты — сидели рядом с тем, что было когда-то Ригой… Анюту пробирала дрожь всякий раз, когда она нечаянно останавливалась взглядом на их пленнице.

— Что он ответил? — переспросила она Волкову.

— Алексей? — Марина горько усмехнулась и передразнила бывшего мужа. — «Ждите ответа». Это же машина, а не человек… «Ждите ответа. Ждите ответа. Ждите ответа».

— Будем ждать?

— Будем, а что еще остается… Я привыкла… с детства привыкла ждать.

Точнее, они привыкли ждать вместе. Две девочки, Маргарита и Марина. Маргоша и Мариша. Отец приезжал на дачу редко… Но они все равно каждый вечер ждали… Сидели на завалинке, как две старушки, и терпеливо, очень серьезно ждали. Серьезно оттого, что уже тогда, в раннем детстве, чувствовали странность своего положения, непохожесть своей жизни на жизнь других детей… Других девочек, своих сверстниц…

Их отец, Вячеслав Ревич, был человеком долга. Женившись однажды, он не собирался ни при каких обстоятельствах бросать свою жену. Обстоятельства тем не менее возникли непредвиденные. Его секретарша Алина, ласковая милая кареглазая молодая женщина, забеременела. Аборт она делать не собиралась. Ревич и не настаивал… Алину он любил, связь не была легковесной интрижкой. Проблема заключалась в том, что свою жену Людмилу (вот радость для тех, кто понимает!), тоже беременную, он любил не меньше. Конечно, по-другому, — за серьезность, ум, представительность, — но любил.

Он любил их по-разному. Но привязан был одинаково сильно к обеим. В конце концов, важны не подробности, а результат. Результат же заключался в том, что почти одновременно у него появились две дочки от двух разных женщин. И он одинаково их любил, одинаково заботился, одинаково содержал.

Покупал на Новый год две елки. Жил по очереди в двух квартирах. Короче, имел две семьи. Что время от времени случается в человеческой практике.

Вот с дачей возникла сложность… Снимать два дома было накладно, мотаться по Подмосковью с одной дачи на другую — неудобно. Возить продукты и туда и сюда — тяжело. Вячеслав Ревич хотел проводить больше времени со своими семьями и не хотел обижать никого из детей.

К тому времени как-то так уже получилось, что каждая из женщин была в курсе, что она у Вячеслава не единственная… Особой бури это открытие не вызвало ни у жены номер один, ни тем более у ласковой, послушной секретарши — жены номер два… Буря означала бы разрыв. Категорической уверенности в том, что, если она поставит вопрос ребром, Вячеслав выберет именно ее, ни у одной из женщин не было. Терять его ни одна из них тоже не хотела. Плоха ли, хороша ли такая семейная жизнь, но все же лучше, чем ничего… Мудро рассудив, что играть с огнем не стоит, обе семьи смирились и выбрали статус-кво…

При трудном быте такая человеческая сплоченность бывает довольно полезной… Когда пришел момент решать вопрос с дачей, покладистость Вячеславовых жен оказалась очень кстати. Дачу сняли одну на две семьи.

Вячеслав Ревич не делал между дочками различий. Может быть, поэтому, не чувствуя необходимости соперничать из-за отца, они в первый же дачный сезон очень сдружились.

Вообще эта жизнь одним домом оказалась довольно гармоничной. Две разные женщины составляли единое и гармоничное целое. Людмила, мать Марины, была умной, а Алина, мать Риты, — доброй.

Одна могла поддержать, дать дельный совет. Другая во всем соглашалась и боготворила. Одна защищала кандидатскую, читала толстые журналы, посещала театры. Другая хорошо гладила, штопала и готовила. Одна была другом и дельным советчиком. Другая — чудесной любовницей. Разве может все это соединиться в одной женщине?! А тут, если все сложить, то в среднеарифметическом результате — на выходе — Вячеслав Петрович имел умную и добрую, с диссертацией и хорошо штопающую интеллектуалку с культурными запросами и покладистую кухарку, т. е. идеальную женщину. Немудрено, что все они жили душа в душу.

Но то, что внутри этой странной семьи воспринималось уже совершенно естественно и вполне всех устраивало, конечно, не могло казаться естественным окружающим.

Афишировать эти отношения и ставить мир в известность об этом полигамном рае они не стремились. Люди могли не понять. Поэтому для соседей и дачных знакомых Людмила была женой Ревича, а Алина — родственницей. И маленькие девочки очень рано поняли, что существует тайна, которую следует хранить и не открывать посторонним. Никому нельзя было говорить, что они сводные сестры. Они — подружки, дальние родственницы, только и всего. И девочки умело эту тайну хранили. Тайна, настоящая взрослая тайна, придавала их отношениям особую доверительность и делала дружбу особенно крепкой, несмотря на разность характеров: Марина — капризная и своевольная, Маргарита — преданная, послушная, ласковая.

…Прямо от их дачного дома в глубину зарослей бузины и ежевики уходила узкая, протоптанная в высокой траве тропинка… Пропетляв минут пять, она выводила к берегу реки, где стояла дощатая купальня, когда-то выкрашенная голубой краской, которая уже облезла голубыми чешуйками.

Где-то недалеко была раскаленная, наполненная духотой, не остывающая даже на ночь Москва, а здесь… здесь не было даже комаров!

А из-за того, что река круто изгибалась, было ощущение абсолютной безлюдности… Хотя за поворотом реки, совсем рядом, буквально в двух шагах, были точно такие же купальни и тропинки, ведущие к другим дачам…

Наплававшись, Мариша и Маргоша сидели на дощатом настиле купальни, свесив ноги в теплую парную воду… На этих досках, играя в дочки-матери, так удобно было разложить все приданое куклы: одежду, кукольную посуду… все те драгоценные и милые сердцу тряпочки и тарелочки, без которых немыслимо детство ни одной маленькой девочки… И, казалось, сидеть так можно было бесконечно…

Однажды они поссорились… из-за куклы.

…Розовый шелк кукольного платья заскрипел и лопнул… На платье куклы образовалась противная зияющая дыра… Маргоша изо всех сил тянула куклу к себе…

— Отдай сейчас же! Я первая придумала эту игру!

— Но это моя кукла…

— А я придумала игру! Отдай!

Мариша очень боялась, что кукла сломается… Но ей не хотелось уступать! Не хотелось отдавать куклу. И она тоже, правда, не так яростно и сильно, тянула куклу к себе…

— Или отдашь мне куклу, или я оторву ей руку! — вдруг прошипела Маргоша.

Голова куклы, обрамленная светлыми локонами, запрокинулась набок… Шелк кукольного платья опять предательски натянулся…

Треск разрываемой материи…