Элен Гремийон - Кто-то умер от любви

Не ответив ни слова, ее муж вышел из гостиной. Он был так разъярен, что даже не узнал меня, приняв за Софи и крикнув на ходу: „Вам что, больше нечем заняться в этом доме?“ Мадам М. бросилась за ним, но он был уже далеко. Она смотрела ему вслед, шепча какие-то слова — я не могла их разобрать. Потом повернулась и увидела меня. „Значит, ты подслушивала под дверью?“ Никогда еще она не говорила со мной таким тоном. Я и оправдываться не стала, просто пошла к выходу. Но она меня догнала и начала каяться: она очень сожалеет, напрасно она вышла из себя, я тут совершенно ни при чем, она меня ни за что не отпустит. Мне было очень обидно, но я приняла ее извинения. Зря я это сделала.

Некоторые ссоры сближают людей, вот и эта нас сблизила. После нее мы стали разговаривать гораздо чаще. Мадам М. больше не читала романов — наверняка из-за упреков мужа. „Вымыслу не должно быть места в наши неспокойные времена, погружаться в чтение книг — значит прятать голову в песок!“ — провозглашала она, подражая его голосу. Тогда я попросила ее читать мне хотя бы газеты. Вот так и было положено начало нашим разговорам — мы обсуждали прочитанные статьи. И сами дивились тому, как хорошо понимаем друг друга. Между нами было десять лет разницы, но это никак не мешало нашей близости. Ей никогда не приходилось общаться с кем-то моложе себя. Она говорила, что богатство отдалило ее от сверстников. В Париже у нее были подруги, но все намного старше. А вот здесь она научилась понимать меня и любить, и это было ей приятно, — по крайней мере так она утверждала.

На закуску мы всегда оставляли письма читательниц. Их истории развлекали нас, даже если и не были особенно веселыми. Мы не понимали, как эти женщины могут посвящать в свои горести чужих людей. Однажды нам попалось письмо некоей Женевьевы, которая поведала редакции о своем несчастье:

Мой муж мне изменяет; по вечерам он никогда не ужинает дома и возвращается поздно. Что мне делать?

На это журналистка ей отвечала:

Дорогая Женевьева!

К сожалению, такова судьба многих женщин. Если вы любите мужа, встречайте его так же спокойно, как и прежде, скрывая свое недовольство. Ваши упреки только оттолкнут его от домашнего очага, вот почему я настоятельно советую вам оставаться примерной супругой в полном смысле этого слова. В конце концов ваш муж устанет от похождений на стороне и обязательно вернется к вам.

Я запомнила этот ответ лишь из-за бурной реакции мадам М.

— Да за кого она себя принимает, эта идиотка?! Диктует людям, что делать, чего не делать, о чем думать, как чувствовать… А если ты живешь не по ее указке, то не жди пощады! Мне тошно от таких нравоучений!

Она буквально кипела от ярости, непонятно почему. Это меня удивило — обычно над этой рубрикой мы смеялись.

Мне вспомнились слова Софи: „С тех пор как мадам с тобой познакомилась, она чувствует себя гораздо лучше“. И слова ее мужа: „Я согласился поселиться здесь только для того, чтобы тебе стало легче…“

Эта женщина была несчастна не по натуре — у нее было какое-то горе. Почему она решила укрыться в „Лескалье“? От кого бежала, как выразился ее муж? Я понимала, что расспрашивать ее бесполезно, она не ответит. Во всяком случае — не сейчас. Этот взрыв ярости был просто выплеском эмоций, он не допускал никаких объяснений, и поскольку я действительно не знала, как с ней заговорить о самом важном, мне пришла в голову другая мысль — может, и нелепая. Я предложила мадам М. написать этой Ортанс — так звали журналистку, — чтобы высказать ей наше возмущение.

Предлагая написать такое письмо, я втайне надеялась, что это поможет мне угадать, какое несчастье постигло саму мадам М., однако ничего у меня не вышло: она успокоилась так же быстро, как вскипела. Зато письма, адресованные „Ортанс-Болтанс“, стали нашим любимым занятием. Мы никогда не отсылали их в газету, но сам процесс написания нас очень веселил.

Вероятно, мадам М. так ничего и не рассказала бы мне, если бы однажды я не прибежала в „Лескалье“, задыхаясь от ужаса и приступа астмы. „Я сейчас умру, я умираю, у меня кровь идет… там!“ Она сразу поняла, в чем дело. И с улыбкой рассказала, что тоже побоялась признаться родителям в тот день, когда это у нее началось. Чтобы снять боль, она велела Софи приготовить мне горячую ванну. Не помню, сколько времени я пролежала в воде, разглядывая свой живот и дивясь тому, что происходит там, внутри. Интересно, много ли еще тайн такого рода готовит мне жизнь? Раздался звон колокола, зовущий к обеду, и мадам М. принесла мне банный халат. Но едва я поднялась, как по моим ногам снова потекла кровь. Я глядела, как багровое пятно расплывается в ванне, и думала: из этого вышла бы прекрасная картина. Мадам М. тоже пристально следила за красными лужицами, которые расплывались одна за другой в воде, потом с каким-то странным выражением взглянула на меня. Когда я вышла из ванны, она вдруг без всякого стеснения сняла платье, затем белье и села на мое место, в эту красную воду; никогда не забуду это зрелище, так оно меня ошеломило. Именно в этот момент я и поняла, что она готова все рассказать мне о себе.

Это началось сразу после их свадьбы: ей было девятнадцать лет, ее мужу — двадцать. Внезапная смерть родителей потрясла их обоих до глубины души. Они были несчастны, и, кроме того, на них обрушилась целая лавина обременительных дел и обязанностей. Ее муж не пожелал брать на себя управление семейным достоянием — поместьями, землями, предприятиями, — он решил все продать. Уже в те времена он мечтал о карьере журналиста. Они потратили долгие месяцы на улаживание всех проблем, и это не позволяло им думать о чем-либо другом. Но настал момент, когда в них заговорил инстинкт продолжения рода: к чему такое огромное богатство, если его некому завещать?

Поначалу она не слишком тревожилась. Все женщины ее круга уверяли, что нужно просто немного терпения, что природа возьмет свое, это вопрос нескольких месяцев. Кроме того, у них только что погибли родители, такой страшный шок тоже нельзя сбрасывать со счетов.

Но прошло больше двух лет, а природа все „не брала свое“. Другие пары, вступившие в брак одновременно с ними, уже имели по ребенку, а некоторые и вовсе ждали второго. Мадам М. совсем отчаялась. Она пробовала самые тяжелые курсы лечения. Принимала снадобья, которые готовила сама, но и они не помогали. Тогда она стала подвергать себя процедурам, скорее похожим на самоистязание. Но все попытки оказались тщетными, ей так и не удалось забеременеть. Некоторые подробности ее рассказа были ужасны. Вот почему она и поселилась в „Лескалье“. Чтобы избавиться от этих жутких воспоминаний.