Татьяна Устинова - Всегда говори «всегда»

– Спасибо тебе, Оль, благодетельница ты наша…

Ольга пожала плечами – вот еще, глупости! Какая она благодетельница?

– На здоровье, теть Маш.

И быстро пошла к своему кабинетику. Хватит разговоров, пора за работу.

Работа не ладилась. Ольга в третий раз пыталась свести дебет с кредитом. И никак они не сходились. Где она ошиблась? Вроде ведь несколько раз все проверила… А баланс нужно срочно сдать, кровь из носу. Стас ей специально утром напомнил: срочно! Спросил: успеешь? И она обещала. И должна, значит, успеть – ну не может она своего любимого мужа так ужасно подвести.

Ольга снова защелкала на калькуляторе, но в голове были не цифры, а яркая коробочка с золотым логотипом Кристиана Диора и машина с темными стеклами, которая вот уже несколько дней катается за ними как привязанная.

Хлопнула дверь. В крошечном закутке перед кабинетом, который Ольга гордо звала кухней (хотя какая там кухня, чайник да полка с посудой – вот и все), послышались торопливые шаги. Ольга, не отрываясь от ведомости, позвала:

– Тамара Павловна!

– Ой! – Секретарша нарисовалась в дверях – соломенные кудряшки, брови домиком, лиловая помада, ручки прижаты к объемистой груди, задрапированной шифоновыми рюшами. Выражение лица у Тамары Павловны было как у карманника, пойманного за руку. «И почему она вечно пугается?» – подумала Ольга.

Она недолюбливала Тамару Павловну, стыдилась этого и старалась вести себя с секретаршей подчеркнуто сердечно. Но то ли тонко чувствующая Тамара, несмотря на все Ольгины старания, таки чуяла фальшь, то ли Ольга была недостаточно искусной актрисой, а некоторая натяжечка в отношениях все равно присутствовала.

– Ну вот что тебе не нравится? Нормальная ведь женщина, и работник хороший, – ругала себя Ольга. А поделать ничего не могла. Ну не нравилась ей Тамара Павловна, вот не нравилась – и все тут. И рюшечки не нравились, и кудряшки, и лиловая помада, и манера улыбаться сиропно-пресиропно, широко растягивая жуткие лиловые губы. Улыбается – а глаза холодные. Позовешь – начинает ойкать, сделает брови домиком, ладошку к сердцу прижмет: «Олечка Михална, как же вы меня напугали!» Чего, спрашивается, пугаться?

– Тамара Павловна, ну вот что вы все время пугаетесь? – спросила Ольга.

Секретарша теснее прижала ладонь к груди и пошла пятнами.

– Я? А что?! Я – ничего!

Ольга только головой покачала. Ну вот как с ней разговаривать? Встала из-за стола, прошла в закуток, воткнула чайник в розетку. Тамара, когда Ольга мимо нее проходила, прижалась спиной к стене и даже, кажется, живот втянула, будто стараясь стать как можно меньше и незаметнее. При ее гренадерском росте и необъятном бюсте получалось это не очень, прямо сказать.

Ольга достала из шкафчика чистую чашку, насыпала в чайник заварки.

– Олечка Михална? – Тамара Павловна высунулась из-за угла. – А вы что-то хотели, да?

– Я думала, раз вы на кухне были…

– Я?! Была? А что? – Тамара еще больше округлила глаза.

– Так я хотела вас попросить чай заварить.

– Я сейчас заварю. – В лице Тамары читалось облегчение, будто она опасалась, что Ольга ее попросит не чай заваривать, а доставить шифровку через линию фронта.

– Я заварила уже, – Ольга кивнула на чайник.

Тамара снова схватилась за сердце.

Да что ж такое, в самом деле? Корвалолу ей купить, что ли?

Ольга налила чаю, вернулась за стол. Прихлебывая из чашки, она придвинула к себе ведомости и снова занялась расчетами. Надо только сосредоточиться, выкинуть из головы все лишнее, и тогда дебет непременно сойдется с кредитом.

– Олечка Михална…

Ольга подняла глаза от бумаг. Тамара все еще маялась в дверях.

– Да, Тамара Павловна?

– Я вот спросить хотела…

– Спрашивайте, конечно.

– Вы сегодня во сколько уходите?

Ольга взглянула на часы. Батюшки-светы! Времени-то! Через полчаса у Машки утренник начнется, а еще же пленку надо в фотоаппарат зарядить…

– Вот сейчас прямо и ухожу, Тамар Павловна!

Ольга быстро встала из-за стола. Баланс она доделает вечером, а сейчас надо пленку для фотоаппарата найти. Куда ж она задевалась, пленка-то? Неужели она дома ее забыла? Ольга наморщила лоб. Пленку она заранее купила. И положила в сервант… С утра она ее из серванта достала, это точно. А потом началась эта возня с поиском ключей, а затем она нашла у Стаса в кармане помаду и лак… Ольге снова сделалось неприятно, будто сквознячок прошел по щеке. Все же почему он ее купил, помаду эту? И лак еще. И такого цвета… Ольга сроду ногти не красила, а уж тем более в эдакий хищно-красный… Как же этот цвет называется? Она ведь знала, преподаватель по рисованию, милейший Григорий Матвеевич, рассказывал. Что-то про коршуна, про голубя… Ольга наморщила лоб, вспоминая. Голубиная кровь, вот как этот цвет называется. Очень точное название. Ольга представила себе, как будет выглядеть, когда накрасит губы и ногти дареным Диором. Очевидно, как женщина-кошка, только что выпотрошившая зазевавшуюся пичужку. Б-рр… Даже подумать неприятно. А между тем все женские журналы, которые Тамара Павловна взахлеб читает, в один голос уверяют: мужчинам нравятся хищницы. Неужели правду пишут? Может, действительно нравятся? И не только каким-то там абстрактным непонятным мужчинам, но и ее Стасу – тоже? Может, ему захотелось перемен, новизны? Чтобы жена встречала его не в джинсах, а в алом атласном неглиже? В конце концов, они ведь не первый год женаты. А мужчины не терпят однообразия, во всех журналах пишут… И если жена не может быть разной, они заводят разных женщин…

– Господи, да что тебе дались эти журналы! – одернула себя Ольга.

У нее со Стасом настоящая, большая любовь! Может быть, тем, у кого такой любви нет, и нужна экзотика и постоянная смена ощущений – всякие женщины-кошки и тому подобное. Но не Стасу. Просто он действительно ничего не понимает в косметике. Спросил, наверное, у продавщицы: какой, мол, цвет самый лучший, ну та и посоветовала. У продавщиц – у них со вкусом известно как…

Да где же пленка-то?

Ольга вытряхнула на стол содержимое сумки и вздохнула с облегчением: сверху лежали три коробочки с пленкой. Кое-как позасовывав все обратно в сумку (Диора она мстительно затолкала на самое дно), Ольга зарядила фотоаппарат.

– Тамара Павловна! Я ушла! У Машки утренник сегодня, я обещала не опаздывать!

Тамара снова прижала лапки к груди. На сей раз в лице у нее вместо испуга было умиление.

– Ой! Машенька! Прелесть девочка у вас, Олечка Михайловна! Не девочка, а ангел небесный, ей-богу!

Удивительная все же женщина у них секретарша. Вроде бы приятные вещи говорит, Машку прелестью называет, более того, ангелом, а слушать ее не хочется. Уж такой елей в голосе, что просто во рту липко делается. И почему-то возникает желание руки помыть.