Татьяна Устинова - Близкие люди

Прошу прощения за беспокойство. Скажите, пожалуйста, вы знаете что-нибудь о визите вашей жены к Ивану в школу?

Валерий Владимирович в ужасном волнении приткнул турку на полированный стол и схватил Ингеборгу за локоть. Она даже не заметила.

– Хорошо. – Она послушала и кивнула, как будто собеседник мог ее видеть. Потом еще раз кивнула. Положила трубку и гордо прошествовала в прихожую. Встревоженный историк бросился за ней.

Она сунула ноги в ботинки и натянула щегольскую синюю куртку. Потом сказала Валерию Владимировичу:

– Счастливо оставаться! – вышла и заперла за собой дверь, оставив ошеломленного мужчину в пустой квартире.

Заточение не было продолжительным.

Примерно минут через сорок в замочной скважине завозился ключ, и Валерий Владимирович, несколько смущенный своим более чем двусмысленным сидением в чужой квартире, бросился на этот спасительный звук, готовясь как следует всыпать строптивой девице за все сегодняшние выкрутасы.

Однако в квартиру вошла не строптивая девица, а Степанов Павел Андреевич, отец Степанова Ивана.

– Здрасьте, – хмуро сказал он историку. – Ингеборга просила передать, что она извиняется, что вас… того… заперла.

– Да ничего, – пробормотал тот, – я альбомы смотрел… и еще телевизор…

И он густо покраснел.

Ни альбомы, ни телевизор его не интересовали. Все сорок минут он старательно шарил по ящикам письменного стола и гардероба, надеясь разыскать что-нибудь… эдакое, интересненькое, пикантное.

Павел Андреевич посмотрел на него внимательно и сказал только:

– Ну да…

Не снимая ботинок, он прошел в гостиную, сел к столу, положил на его сверкающую поверхность тяжелые руки и попросил душевно:

– Вы мне не расскажете, зачем бывшая супруга приезжала в школу?

Валерий Владимирович уж давно был не рад, что затеял весь этот визит.

Никакая баба, даже такая сексуальная штучка, как Ингеборга, не стоила неприятностей, которые могли бы приключиться, узнай начальство о том, что он всем заинтересованным сторонам растрезвонил важную, а может, и конфиденциальную информацию. И сейчас, стоя перед столом, за которым, сложив руки, сидел Павел Андреевич, он чувствовал себя очень неловко, как двоечник на педсовете.

Ну кто мог предположить, что она кинется звонить и докладывать!

Дура безмозглая…

Однако Степанов ждал, и Валерий Владимирович, помявшись под его пристальным взглядом, все же осторожно присел на диван и тут же выложил все, что знал.

Бывшую жену Павла Андреевича он увидел только когда она садилась в машину, но несказанную красоту оценил в полной мере. Конечно, разве сможет такая женщина жить с таким… жирным ублюдком.

При упоминании интерната Степанов, как и предполагала Ингеборга, мрачно фыркнул, но ничего не сказал.

– Собственно, вот и все. Я не знаю, отчего Инга Арнольдовна так взволновалась.

– Я знаю отчего, – произнес Павел Андреевич с нажимом, после чего принялся историка благодарить, чуть не под руку вывел его из квартиры и аккуратно запер за собой дверь.

“А может, он с ней спит?! – осенило Валерия Владимировича, пока он смотрел, как уверенно Павел Степанов запирает дверь чужой квартиры. – Может, он платит ей вовсе не за воспитательные услуги, а за секс, и ребенок у них только прикрытие?!”

Он уже точно знал, кому и как расскажет в школе о том, что скромница и схимница Ингеборга Аускайте пользуется особым расположением некоторых папаш, когда Павел Андреевич, вновь придержав историка под локоток, проговорил значительно:

– Я надеюсь, что весь этот инцидент так и останется между нами, да? Мне не хотелось бы, чтобы поползли слухи. Тем более что слухам взяться вроде бы неоткуда. А?

– Вроде бы неоткуда, – согласился Валерий Владимирович Он сто раз рассказывал той же Ингеборге о том, как опасны “эти люди”, и о том, что с ними нужно держать ухо востро, а сейчас опасность текла прямо из тяжелой руки Павла Степанова в его твидовый локоть, и отравляла кровь, и заставляла желать только одного – скорее вырваться.

Понесло же его хорошим субботним днем к этой дуре, которая втравила его в историю!.. Сидел бы дома, попивал кофе, а под вечер позвонил бы Танечке, сходили бы куда-нибудь, как культурные, хорошо образованные люди. Танечка, конечно, попроще, чем эта самая Ингеборга, оказавшаяся такой истеричкой, но зато с ней и хлопот намного меньше…

Степанов Валерия Владимировича все не отпускал, и они вышли из подъезда “под локоток”, как парочка закадычных друзей пожилого возраста, прогуливающаяся в парке.

Посреди залитого солнцем, не слишком чистого двора, между нежно зеленеющих тополей на покривившейся карусели восседали с одной стороны – Ингеборга, смешно поджавшая длинные ноги, а с другой – Иван Степанов в клетчатой курточке и с волосами, торчащими в разные стороны, как у Незнайки.

– Валерий Владимирович! – закричал Иван на весь двор, так что историк затравленно вздрогнул. – Здравствуйте!

– Здравствуй, Иван, – отозвался историк, с каждой минутой чувствуя себя все более неловко. Чтоб она провалилась, проклятая баба, поставившая его в такое двусмысленное положение!.. – Как твои дела?

– Мои дела хорошо! – прокричал Иван в ответ, и историк болезненно поморщился от его вопля. Павел Степанов смотрел на него со странной, непонятной усмешечкой. – Меня теперь Инга Арнольдовна воспитывает! И будет воспитывать все лето!

Иван спрыгнул с карусели, отчего она покосилась еще больше, и Ингеборге пришлось наклониться в сторону, чтобы не упасть, и подбежал к отцу и преподавателю:

– А вы тоже в отпуске, да, Валерий Владимирович? Инга Арнольдовна сказала, что у нее что-то случилось с замком, и папа сказал, что мы должны поехать и ей помочь. А вы сами не могли его открыть? У нас тоже однажды дверь захлопнулась, и папа не мог к нам попасть. Только это давно было, еще когда… Клара была. И она не сама, это я ее захлопнул, но папа меня потом простил, я тогда еще маленький был.

– Иван.

Иван остановился на полуслове, подумал немного, затем сосредоточенно покивал сам себе и взял отца за руку. Ингеборга, кое-как выбравшаяся из карусели, подходила к ним.

– Простите, что я вас покинула так внезапно, – сказала она, подойдя. – Не обижайтесь.

– Да я и не… – пробормотал историк.

Ему нужно было хоть на пять минут остаться с ней наедине, чтобы в лицо высказать все, что он думает о ее поведении.

Он даже почти приготовил речь. Только Степановы должны уехать. Она сделала свое дело, доложила хозяину все, что знала, ну и пусть он теперь проваливает!

Нет, но какова оказалась сука!.. Аж из квартиры выскочила, в таком азарте была, так доложить хотела!..