Стефани Майер - Солнце полуночи

Она взяла кусочек от того же ломтика пиццы. Меня поразила ее доверчивость. Конечно, она не знала, что я был ядовит — в остальном этот кусок еды был безопасен. Все же я ожидал, что она иначе порадует меня. Чем-нибудь другим. Она никогда этого не делала — по крайней мере, не недоброжелательным образом….

Я осторожно начал.

— Значит, официантка была симпатичной?

Она снова подняла бровь.

— Ты и правда не заметил?

Можно подумать какая-нибудь женщина способна отвлечь мое внимание от Беллы. Снова нелепость.

— Нет, я не обратил внимания. Мне было о чем подумать.

Не в последнюю очередь о том, как изящно облегала её та тонкая блузка… Хорошо, что сегодня она надела этот безобразный свитер.

— Бедная девушка, — сказала, улыбаясь, Белла.

Ей понравилось, что я никак не заинтересовался официанткой. Я мог это понять. Как много раз я представлял покалеченного Майка Ньютона в классе биологии?

Она правда не могла представить, что ее человеческие чувства, полученные за семнадцать коротких смертных лет, могли быть сильнее страсти бессмертного, которая росла во мне столетие.

— Кое-что из того, что ты сказала Джессике… — Мне трудно было говорить все так же небрежно. — Ну, это обеспокоило меня.

Она тотчас же принялась защищаться.

— Неудивительно, что ты услышал что-то, что тебе не понравилось. Ты знаешь поговорку про тех, кто подслушивает.

Поговорка гласила, что «тот, кто подслушивает, добра о себе не услышит».

— Я же предупреждал тебя, что буду слушать, — напомнил я ей.

— А я предупреждала, что ты не должен знать, все, о чем я думаю.

Ах, она вспомнила про то, как я заставил ее расплакаться. Чувство вины сделало моя голос хриплым.

— Верно. Хотя ты и не совсем права. Я и правда хочу знать, что ты думаешь — абсолютно все. Просто не все твои предположения верны.

Больше половины. Я знал, что не должен хотеть, чтобы она обо мне заботилась. Но хотел. Конечно, хотел.

— Это большая разница, — проворчала она, сердито посмотрев на меня.

— Но в данный момент это не так уж и важно.

— Тогда что важно?

Она наклонилась ко мне, оперевшись подбородком на ладони. Это привлекло мой взгляд — и отвлекло внимание. Какой нежной должно быть была ее кожа на ощупь…

Сконцентрируйся, — приказал я себе.

— Ты и вправду думаешь, что я нравлюсь тебе больше, чем ты мне? — спросил я.

Как по мне, вопрос прозвучал нелепо, как будто слова были на своем месте.

Ее глаза расширились, дыхание прервалось. Затем она отвернулась, быстро моргая. Ее дыхание перешло в легкое удушье.

— Ты снова это делаешь, — прошептала она.

— Что?

— Ослепляешь меня, — призналась она, осторожно встречая мой взгляд.

— О.

Хмм… Я не был полностью уверен на этот счет. Также я не был уверен, что не хочу ослеплять ее. Я был все еще взволнован из-за того, что был способен на это. Но это никак не способствовало нашей беседе.

— Это не твоя вина, — вздохнула она. — Ты не можешь этого изменить.

— Ты собираешься отвечать на мой вопрос? — спросил я.

Она уткнулась глазами в стол.

— Да.

Это все, что она сказала.

— Да, ты собираешься отвечать или да, ты действительно так считаешь? — нетерпеливо спросил я.

— Да, я действительно так думаю, — сказала она, не глядя на меня.

В её голосе звучала печаль. Она снова покраснела, и сама того не заметив прикусила губу.

Внезапно, я понял, что ей было очень трудно признаться, потому что она и правда в это верила. И я был не лучше труса Майка, допытываясь, делая все, чтобы убедиться в ее чувствах, прежде чем признаться в своих. Не имело значения, что чувствовал я, ведь только мне это было ясно. Но она не имела об этом понятия, поэтому у меня не было оправдания.

— Ты не права, — уверил её я.

Она должна была услышать нежность в моем голосе.

Белла посмотрела на меня, ее глаза были темными, они ничего не выражали.

— Ты не можешь этого знать, — прошептала она.

Она думала, что я недооцениваю ее чувства, поскольку не могу слышать ее мысли. Но, правда была в том, что она недооценивала меня.

— Что заставляет тебя так думать? — удивился я.

Её взгляд был направлен куда-то сквозь меня, она покусыва лая губы, а между ее бровями пролегла морщинка. На миллионную долю секунды я отчаянно захотел просто услышать ее.

Я был готов вымаливать у неё признание, я так хотел узнать, о чем же она так напряженно думала, но она только и сделала, что пальцем призвала меня к молчанию.

— Дай мне подумать, — попросила она.

Я был терпелив, пока она собиралась с мыслями… Ну или притворялся терпеливым.

Она сцепила вместе свои тонкие пальцы, то сгибая то разгибая их. Когда она заговорила, она смотрела на свои руки, как будто они принадлежали кому-нибудь другому.

— Ну, за исключением очевидного, — прошептала она. — Иногда…. Я не уверена — ведь я не могу читать мысли — но иногда мне кажется, что когда ты заговариваешь со мной о чем бы то ни было, ты пытаешься сказать мне «прощай».

Она не подняла глаз.

Она, совершенно определенно, подловила меня. Понимала ли она, что это было слабостью и эгоизмом быть с ней здесь, сейчас? Думает ли она обо мне хуже из-за этого?

— Проницательно, — вздохнул я, и затем с ужасом заметил, как боль отразилась на ее лице. Я поспешил опровергнуть ее предположение.

— Хотя, именно поэтому ты заблуждаешься, — начал я, и затем остановился, вспоминая первые слова ее разъяснения. Они обеспокоили меня, хотя я не был уверен, что правильно их понял.

— Что ты считаешь «очевидным»?

— Ну, посмотри на меня, — сказала она.

Я смотрел. Я только и делал, что смотрел на нее. Что она имела в виду?

— Я абсолютно обычная, — пояснила она. — Во мне нет ничего примечательного… кроме феноменальной неловкости и поразительной способности попадать в неприятности. И посмотри на себя.

Потом она так вздохнула, как будто привела такие очевидные факты, которые совершенно не требовали объяснений.

Она считала себя обычной? Она считала, что я был каким-то образом предпочтительнее ее? В чьем понимании? Глупых, недалеких, слепых людей, таких как Джессика или мисс Коуп? Как она могла не осознавать, что была самой прекрасной… самой совершенной… Одних слов было не достаточно.

Она не понимала этого.

— Знаешь, ты толком и не видишь какая ты, — сказал я. — Но вот, что касается неприятностей, то тут ты попала в яблочко…

Я невесело рассмеялся. Я не видел, в том, что ее преследовал злой рок, ничего смешного. Неуклюжесть, однако, была все же забавной. Такой милой.