Мэри Стюарт - Девичий виноград = Дерево, увитое плющом

Мистер Фенвик всегда быстро действовал и мало говорил. «Не знаю. Санди, посмотри. Нужен доктор?»

«Да. Скажите, порвана артерия, нужно быстро… И можете вы пойти сами… все, сразу? Стена падает, а мужчина внизу, а там только Кон и Юлия…»

«Да. Билл, выводи «Лендровер». Веревки, фонари, ломы. Санди, скажи матери».

Санди побежал, Билл уже исчез в сарае, где за распахнутыми дверьми сиял капот автомобиля. Я соскользнула со спины коня и взяла его под уздцы. «Приспособления, — сказала я. — У вас есть что-нибудь, чтобы поднимать камни?»

«Насколько?»

«Ненамного. Просто поднять их с мужчины. Он лежит внизу. Просто, чтобы его не раздавило».

«Господи Иисусе Христе…» — сказал фермер.

«У нас были столбы от забора, и Кон может подпихивать их сбоку, но мало. И в проходе тоже, если есть подлиннее…»

«Дерева много. — Он повысил голос, чтобы заглушить неожиданно взревевший мотор. — Билл, включи фары!»

Вспыхнул свет, Рябиновый резко дернулся, почти оторвав меня от земли. Фермер повернулся, я крикнула: «Неважно! Я с ним справлюсь!»

“Лендровер» выехал и остановился прямо перед воротами. Билл выскочил и побежал помогать отцу тащить тяжелые бруски дерева. Промелькнул металлический лом, что-то вроде большой кирки, все это отправлялось в багажник. «Веревку от трактора?» — крикнул Билл. «Да». Фермер все наполнял и наполнял багажник.

Санди, должно быть, сказал матери что-то, пробегая к телефону. Она появилась в освещенном дверном проеме. «Мисс Винслоу? Санди сказал несчастье? Он сейчас звонит».

«Работает?»

«О да?»

«Господи, радость моя», — произнесла я от всей души и прижалась лбом к шее Рябинового.

«Дорогая, — сказала она, — не беспокойтесь. Это недолго. Мистер Вилсон не дома, он в Хаксби, но Санди дозвонился. Он приедет в Форрест примерно через двадцать минут, а мужчины будут там через десять. Хотите я тоже поеду, если смогу помочь?»

До меня докатился первый всплеск теплоты в арктической ночи. Слабое воспоминание о том, что до того, как выйти замуж за Джима Фенвика, она была медицинской сестрой. Он сломал ногу, провел месяц в больнице «Ройял Виктория» и забрал ее с собой при выписке. Очень давно, но если доктор задержится… Я закричала: «О, миссис Фенвик, а вы можете поехать? Можете? Там молодой человек Юлии с порванной артерией, Адам Форрест пережимает ее, а крыша может рухнуть, и только Кон с Юлией пытаются ее укрепить».

Она оказалась такой же решительной, как ее муж. «Конечно. Возьму кое-что и поеду с вами. Не мучайся, деточка. Можешь оставить эту лошадь и войти?»

«Нет».

Она не тратила времени на споры и убеждения. Должно быть, знала, что я почти рада, что у меня есть дело — держать Рябинового среди суеты двора. Она вернулась в дом и закричала: «Бетти! Налей чая в большую флягу, быстро! И достань бренди. Санди, возьми простыни… Что? А, полдюжины. Быстрей давай!»

«Лендровер» загрузили, Билл распахнул ворота и сел на место водителя. Мистер Фенвик бросил на заднее сиденье большой моток веревки и повернулся ко мне. «Как я понимаю, ты ехала через Западную Сторожку?»

«Да. Дерево упало и загородило выезд на главную дорогу. Я доехала на машине до Западной Сторожки и взяла коня».

«Река глубокая?»

«Местами, но вода быстро спадает, а рядом с мостом — сплошные камни. Нет хорошего переезда, даже для этой штуки».

«Вряд ли ты права. Мы можем спуститься вниз и переложить все в твою. Это «Лодж»?»

«Нет. Не можете. Я… Я ее разбила. Очень жаль, но…»

«Господи Иисусе. Сама-то в порядке?»

«Совершенно».

«Тогда поедем по-другому. Ненамного дольше, и хоро-J шая дорога. Ну, все готовы». Санди прибежал с кучей простынь, свалил их сверху инструментов и всяких причиндалов. Потом появилась девочка, очевидно, с горячим чаем и бренди. И, в конце концов, миссис Фенвик, миниатюрная, но очень деловая с коробкой в руках. Под старым твидовым пальто, казалось, шуршит накрахмаленный халат.

Все залезли в «Лендровер». Фермер повернулся ко мне: «Идете? Заведите коня в сарай, ничего с ним не случится. Мы как-нибудь потеснимся».

Я задумалась только на секунду. «Нет, отведу коня обратно. Кто-то должен отправиться в Вайтскар и сказать Лизе. Мы приготовим там кровати. Не волнуйтесь обо мне. И… спасибо».

Его ответ заглушил мотор. Машина рванулась вперед, срезала угол, четыре колеса прокатились по утоптанной скотом грязи, будто это была отличная дорога. Миссис Фенвик крикнула что-то успокаивающее, и автомобиль исчез, превратился в удаленные красные огни в темноте и затихающий рев. Только тогда я вспомнила, что забыла сказать о дедушке.

Девочка спросила стеснительно: «Войдете, мисс Винслоу? На минуточку? Чай горячий…»

«Нет, дорогая. Все равно, спасибо. Нужно возвращаться. Запрешь за мной ворота?»

«Конечно».

Не так-то легко на этот раз было залезть на Рябинового, но мне это, в конце концов, удалось с помощью ворот. Скоро я пожелала девочке спокойной ночи и снова выехала в темноту.

Теперь, когда дело было сделано, природа взяла свое. Мышцы у меня ослабли, как у ребенка, и я так плохо управляла конем, что если бы на него хоть на секунду нашло дурное настроение, я бы запросто свалилась прямо под копыта. Но как только мы оказались вдвоем, он стал двигаться мягко, как кот, дал открыть вторые ворота прямо с его спины и после этого ровно и широко зашагал к реке.

Чтобы не спорить с ним, я слезла и перевела его под уздцы, сама погрузившись в воду по бедра. Но и в воду он отправился со спокойствием дикой утки. Через несколько минут мы легким галопом двигались к Вайтскару. Рябиновый занервничал только раз, у «Форда», застрявшего на речных камнях, но слово успокоило его, и он ровно отправился дальше.

Теперь, когда не нужно было напрягаться и спешить, Рябиновый, как нежная нянюшка, нес меня домой в Вайтскар, а его копыта мягко и равномерно стучали по траве, из темноты начали наползать образы…

Я поступила правильно, кто-то должен был предупредить Лизу. Я ничего бы не сделала в домике у ворот. И для Адама… Я могла, по крайней мере, позаботиться о его коне, который стоил, если оценивать его в деньгах, по крайней мере, столько же, сколько сад и Западная Сторожка вместе взятые. Но так я узнаю, что случилось, последней. И в темноте, когда Рябиновый, которого я никак не могла оценивать в деньгах, ровно и плавно двигался вперед, расшатанные и измученные нервы вынудили меня признать то, что я уже смутно осознавала достаточно давно.

Возможно, это уже случилось. Эта ночь, темная, сырая и сладко пахнущая, возможно, в этот момент уже лишена всего, что имеет для меня значение. Всего. Если Адам умер, больше не останется ничего, ничего. Бывают, оказывается, вдвойне дурацкие дураки. Я совершила ошибку восемь лет назад, потом еще раз, а теперь, может быть, мои шансы дурить исчерпаны.