Сандра Браун - Французский шелк

Лучезарная улыбка, некогда принесшая ей славу, озарила лицо Ясмин.

— Ах ты, маленький паршивец! Ты просто поэт!

— Признаюсь, — покорно ответил он. Ей не суждено было узнать о душевных муках, которые он испытывал, часами слагая оды ее красоте и очарованию.

Она провела ладонью по его щеке.

— Ты настоящий джентльмен, Андре. Почему все мужчины не могут быть такими чуткими, добрыми и преданными, как ты? — Улыбка ее стала грустной. Она отняла руку, повернулась и пошла вперед. Андре не последовал за ней. Это было бы бестактно. Но он подождал, пока она вошла в номер, предварительно постучав и тихо назвав свое имя.

Андре не завидовал мужчине, который ждал ее по ту сторону двери. Его любовь к Ясмин была скорее платонической. И она была гораздо возвышеннее, чем просто физическое влечение людей друг к другу. Всем сердцем Андре желал, чтобы Ясмин познала любовь и счастье во всем их многообразии, и неважно было, кто ей их принесет.

— Ты, поганый ублюдок. Сукин сын. Ясмин обрушила на Алистера Петри шквал непристойной брани.

— Какая изысканная речь, Ясмин.

— Заткни свой лживый рот, ты, мерзавец.

Ясмин извергала такую неистовую ярость, что от нее, казалось, накалялся воздух. Гневом горели ее глаза, тело напряглось, словно струна, готовая вот-вот лопнуть.

— Ты вовсе и не собирался уходить от жены, так ведь?

— Ясмин, я…

— Так собирался или нет?

— В год избирательной кампании это было бы политическим самоубийством. Но это не значит…

— Гнусный обманщик. Мерзость, дерьмо вонючее. Я бы могла убить тебя.

— Ради бога. — Он провел рукой по волосам. Они все еще были взъерошены после схватки в постели, не менее дикой и неистовой, чем происходящая сейчас стычка. Они так яростно боролись, буквально впивались друг в друга, кричали, что все это напоминало скорее побоище, нежели акт любви.

— Ты все преувеличиваешь, — успокаивающим тоном сказал Алистер, стремясь погасить всплеск ее бешеного негодования. — Это лишь временная разлука, Ясмин. Так будет лучше…

— Лучше для тебя.

— Для нас обоих, если мы затаимся на какое-то время, хотя бы до окончания выборов. Я же не порываю с тобой окончательно. Господи, неужели ты думаешь, я хочу этого? Нет же. Ты моя жизнь.

— Дерьмо.

— Клянусь тебе, что, как только окончатся выборы, я…

— Что ты? Наградишь меня счастьем трахаться с тобой раз в неделю? И как долго это будет продолжаться? Всю жизнь? Пошел ты к черту, конгрессмен. Я с таким дерьмом путаться не желаю.

— Я вовсе не имею в виду, что ты должна быть счастлива от такой перспективы. Боже, да я бы сошел с ума, если бы ты реагировала по-другому. — Он протянул к ней руки. — Единственное, чего я прошу, это немного понимания. Мое деловое расписание — это же сущий кошмар, Ясмин, я под постоянным давлением.

— Сладкий мой, ты еще не испытывал настоящего давления. — В ее голосе появились угрожающие нотки. — Когда я с тобой разделаюсь, твой тощий зад не будет нужен уже нигде — ни в этом штате, ни в другом. Твоя маленькая негритянская девочка больше с тобой церемониться не будет, так и знай. Праздник окончен, дорогой. Пора за него расплатиться. — Она направилась к двери. Алистер бросился вслед.

— Постой, Ясмин! Дай мне все объяснить. Ты несправедлива. — Он схватил ее за плечи и повернул к себе лицом. — Пожалуйста. — Голос его дрогнул. — Пожалуйста.

Она уже больше не делала попыток уйти, но в глазах ее еще тлели раскаленные угольки. Алистер глотнул воздуха и часто заморгал — выглядел он словно отчаявшийся человек, умоляющий об отмене сурового приговора.

— Ясмин, дорогая, — запинаясь, начал он, — будь ко мне великодушна. Обещай, что ты не вынесешь все это в газеты.

Его слова пронзили ее, словно копья, и из нанесенных ран потоком хлынули боль и ярость.

— Тебе, оказывается, наплевать на мои чувства, да? Ты думаешь лишь о себе и своей чертовой кампании!

— Я не это имел в виду. Я…

С диким криком она вырвалась из его рук, вонзаясь ногтями в его щеки и оставляя на них глубокие кровавые следы. Другой рукой она вырвала прядь его волос.

На какое-то мгновение Алистер буквально опешил и не мог двинуться с места. Затем боль дала о себе знать, и он прижал к щеке руку.

— Сумасшедшая! — заорал он, обнаружив на лице кровь. — Психопатка чертова.

Ясмин доставила себе удовольствие насладиться его растерянностью, затем бросилась вон из номера. По пути к лифту она столкнулась в коридоре с мужчиной и женщиной. Они недоуменно уставились на нее и расступились, дав ей пройти. Лишь потом Ясмин поняла, что она вся в слезах, а блузка совершенно распахнута.

Спускаясь в лифте, она кое-как застегнула ее и заткнула под пояс, опять водрузила темные очки. По вестибюлю отеля Ясмин шла с опущенной головой. Заметив краем глаза Андре, она не замедлила шаг и, даже не кивнув ему, вышла на улицу. Запрыгнув в запаркованный на стоянке автофургон Клэр, она направилась вниз по Кенэл-стрит.

Был мягкий вечер. Начинался уик-энд. Улицы Французского квартала наводнили туристы, которые, бросив свои автомобили, бродили по узким улочкам. Ясмин не нашла места для парковки и в конце концов оставила фургон у причала, так что ей пришлось пройти пешком несколько кварталов вниз по рю Дюмэн, чтобы добраться до нужного места. По пути она старалась не смотреть по сторонам, дабы не привлекать к себе внимания.

Заведение, куда она так стремилась попасть, было еще открыто. Несколько покупателей бродили среди полок со всевозможными травами, предназначенными для приготовления снадобий и настоек.

— Я бы хотела повидать жрицу, — тихо обратилась Ясмин к служительнице, раскуривавшей сигарету с марихуаной. Пожилая хиппи удалилась, но через какое-то мгновение вернулась, дав знак Ясмин следовать за ней.

Комнату жрицы отделяла от помещения магазина пыльная коричневая бархатная занавеска. Стены комнаты были украшены африканскими масками и металлической чеканкой, называемой «veve». В самом центре уютно свернулась Дамбаллах, змея, самый могущественный дух. Змею использовали в ритуальных обрядах, которые проводились за городом, на болотах. На алтаре стояли статуэтки христианских святых, мерцали свечи, горели благовонные палочки, повсюду были разложены кости и скальпы животных.

Жрица была гаитянкой, черной, как эбонит. Она была огромна, ее непомерного размера груди лежали поверх живота, с короткой толстой шеи свисали десятки золотых цепей. По крайней мере, на половине из них поблескивали талисманы, медальоны и амулеты. Жрица подняла гигантскую руку и знаком указала Ясмин подойти. Словно пребывая в глубоком трансе, она разглядывала посетительницу из-под полуопущенных век дремотными глазками — маленькими и блестящими, будто пуговки и зон икса.