Оксана Сергеева - Стая (СИ)

До сих пор от воспоминаний мурашки бежали по коже. Так, что встряхнуться хотелось, передернуться. А еще хотелось, чтобы это волшебное состояние не проходило.

Когда они, выйдя из спортклуба, сели в машину Витя расслабился. Так и слышно было, как шумно он выдохнул. Юля наблюдала за ним с твердым ощущением, что именно сейчас от его реакции будет зависеть, как сложится их дальнейшее общение.

Витек повернулся к ней, ухмыльнувшись, подмигнул и сказал:

— Ну что, домой? — Почему-то слова его прозвучали ободряюще и по-свойски тепло.

Юля улыбнулась ему. Уже не высокомерно и снисходительно, демонстрируя свое выгодное положение, а по-доброму, не зазнаваясь и не строя из себя дочь босса. Только домой ей в таком состоянии никак нельзя. Нужно потянуть время, иначе Витя в считанные минуты домчит ее до особняка, а там ее ждали любопытные взгляды матери и куча вопросов.

— Я мороженого хочу. Давай остановимся у ближайшего кафе.

Самарин сомневался. Посиделки эти до добра не доведут. Кроме того, на улице уже потемнело, родители начнут беспокоиться, а это, опять же, грозит ему неприятностями.

Машина тронулась медленно, словно водитель раздумывал, в правильную ли сторону он подался.

— Уже поздно… — прозвучало не слишком убедительно.

— Мы недолго.

— Ладно, — уступил Витя.

В кафе Юля заказала мороженое с клубничным сиропом и чай. Ничего не могла с собой поделать, обожала есть мороженое и запивать его горячим чаем. Мама ругала, говорила, что это вредно для зубов. Самарин тоже посмеялся над ее выбором, ограничившись чашечкой кофе.

Они особо не разговаривали, перекинулись парой слов и все. В мыслях Юлька до сих пор стояла в том углу, зажатая крепкими руками Дениса. Она все еще ощущала их на себе, чувствовала тепло, трепетала от мужского голоса, вмиг утерявшего свою мягкость, ставшего грубым и резким. Стоило признаться, что с таким Денисом, когда он выплескивал свои эмоции, а не держал их внутри, запертыми под крепкими замками, общаться намного легче.

Юля понимала, что неправильно, когда человек занимает все мысли. Без остатка, целиком и полностью. Так не должно быть, это ненормально, когда в каждом своем действии руководствуешься одним единственным, словно он, Денис, истина последней инстанции. Но, опять же, для нее это как есть мороженое, запивая горячим чаем, — ничего не можешь с собой поделать.

А на следующий день мама подтвердила ее ощущения. Между ними состоялся короткий, но содержательный разговор. Его нельзя было сравнить с наставлением или, попросту говоря, промывкой мозгов, но смысл нескольких как бы вскользь сказанных Натальей предложений глубоко задел.

— Мужчина должен ухаживать за женщиной. Можно привлечь его, но ухаживать, добиваться должен мужчина.

— Мама, я… — Юля не смогла внятно объясниться.

— Есть вещи, которые человек должен пережить сам. Я скажу тебе только раз и больше не буду. — Наталья взяла паузу, дожидаясь, пока дочь сосредоточит на ее словах все свое внимание. — Ничего хорошего из этого не выйдет.

В глазах матери Юля видела порицание. Осознание, что мама не одобряет ее поступков и поведения, давалось тяжело, горько. Хотелось кричать и спорить, защищать себя и Дениса, доказать, что мама ошибается, но слова замирали на языке. Девочка чувствовала себя ужасной лицемеркой, в глубине души соглашаясь с матерью в том, что ведет себя противоестественно, даже, в какой-то степени, неприлично. Но она тут же забывала про рассудительность, оказываясь наедине с Шауриным. Рядом с Денисом все по-другому. Все не так. Это какой-то другой мир, другая реальность, в которой Юля ощущала себя на верном пути. Ее не мучили сомнения и угрызения совести, она не просчитывала каждый свой шаг, действовала с оглядкой только на свои ощущения, а не на мнение других.

Так и до раздвоения личности недалеко.

Чувствовал себя как в жидком кипящем варе. Это при минусовой температуре за окном.

Весь день носился по городу на предельно допустимой скорости. Хотел вымотать себя, чтобы ни о чем не думать, выполняя бесчисленные поручения Монахова, но это не помогало. Жаль, что невозможно преодолеть скорость мыслей; как жаль, что их нельзя заставить бежать другой дорогой.

Подолгу стоял с сигаретой на улице, мерз у ночного клуба, совершая короткую передышку в своем марафоне, но ледяной ветер и прилипающая к груди стынущая влага не могли выстудить горевший внутри огонек, влив туда привычный холод безразличия.

Сейчас Денис себя не понимал. Чувства, которые вызвала в нем последняя встреча с Юлей, а особенно обстоятельства, при которых все произошло, никак не отпускали.

Знавал разные состояния, но это было похоже на сахарную вату. А он ненавидел сахарную вату. Да, она воздушная, легкая, приятная, с карамельным привкусом. Но вся эта сладость обязательно сопровождалась отвратительным липким ощущением. И если после сладкой ваты, достаточно вымыть руки и лицо, то для того чтобы смыть себя нежелательные чувства сего незамысловатого действа явно недостаточно. Чувства не смоешь мылом в раковину, не вытравишь самым лучшим стиральным порошком.

Говорят, что высшая добродетель заключается в том, чтобы задушить свои страсти. Будь это возможно сделать легко и безболезненно, не было бы войн, междуусобиц; человечество навсегда застряло в каменном веке, никогда не узнав, что такое прогресс. Известно, что только страстные натуры способны к открытиям.

Шаурин не собирался изобретать второй велосипед, но только четко следовать своим ориентирам. И пока их не заволокло туманом, свои собственные страсти требовалось задушить; убрать с дороги все, что могло испортить видимость.

Неожиданно, но именно Юлька стала этой помехой. А Денис не хотел ни на что отвлекаться. Тем более на представительницу слабого пола. И уж тем более на дочь самого Монахова. Слишком часто Юлькин образ стал мелькать у него в голове, а если она и перед глазами будет мелькать…

Шаурин появился в клубе задолго до начала боя. Не спрашивал, как парни провели выходной, с пользой ли, но в решающий день застал Леню в баре. Он сидел, чуть ссутулившись, оперевшись локтями на стойку, и заправляясь водкой.

— От чего лечимся? Похмелье? Стресс? Депрессия? — Денис хлопнул друга по плечу и присел на соседний стул.

— А можно без этих клинических признаков? Что я расслабиться не могу? Это ты на работе, а у меня выходной.

— Можешь, конечно. Расслабляйся. Кто ж против?

С тех пор, как Денис связался с Монаховым, дни перестали делиться на выходные и рабочие. Работа в таком ритме стала чем-то большим — образом жизни, что ли, мышления, новой привычкой, новой формой существования, которая подпитывалась очень хорошими деньгами. Даже слишком хорошими.