Джастин Скотт - Женщина без мужчины

Александр, как хищник, отрывал зубами куски от жареного бифштекса.

— Наша пища вам не по вкусу? — осведомился он, заметив, что Натали только попробовала предложенные ей кушанья.

— Я наелась. Вдоволь. — Истинно русские выражения действовали на молодого Лапшина успокаивающе.

— Тогда пойдем наверх, пить кофий! Надька, подай его туда. С бренди, да получше! — Лапшин, казалось, играл роль Распутина из старых голливудских лент.

«Наверх» — означало лечь с ним в постель. Натали представила, как она убегает отсюда: поднимает тяжелые металлические засовы, выскакивает во двор, освещенный прожекторами, и под улюлюканье одичавших в этой глуши солдат спасается от преследующей ее стаи волков. Пугающая перспектива!

Она пошла вслед за покачивающимся на ходу военачальником на второй этаж. В каждой комнате он зажигал и гасил люстры, демонстрируя афганские и персидские ковры, европейский фарфор и серебро, скандинавскую мебель, смесь роскоши и дурного вкуса. Его кровать была необъятна, как Тихий океан, и окружена зеркалами в металлических рамах.

— Если хочешь освежиться… — не очень отчетливо пробормотал Александр и указал на дверь, ведущую в ванную.

Натали вошла туда и взглянула на свое отражение в зеркале. После вспышки желания при встрече с юным Стефаном она не испытывала ни к кому сексуального влечения. «Захочу ли я заниматься любовью с этим генералом после того, как он стянет с себя сапоги и все остальное?..» — размышляла Натали, встретившись взглядом сама с собой перед огромным зеркалом, украшавшим ванную.

Лапшин ждал ее на полпути между дверью из ванной и двуспальной кроватью. Сцена соблазнения была срежиссирована в меру его вкуса и таланта. Принесенные из теплицы свежесрезанные цветы, схваченные по дороге морозцем, увядали в роскошной вазе. Серебряный поднос с рюмками и графином, доверху наполненным коньяком, был водружен на ночной столик у изголовья. В спальне пахло духами «Мадам Роша».

Оттягивая решительный момент, Натали оглядела комнату, скользнула взглядом по пузатому комоду и с удивлением увидела среди коллекции пепельниц томик Солженицына.

— Вы даже почитываете Солженицына?

— Собираетесь донести на меня Кириченко? — ухмыльнулся Лапшин. — Уж он-то прочитал его от корки до корки.

— А вы?

— «В круге первом». Солженицын чувствует Россию, как никто другой, из современных писателей. Какая она была и какой должна стать вновь! Духовной и свободной от отравы западного материализма.

— Вы верующий?

— Мне слишком поздно обращаться к Богу. Я слишком много знаю. Если Господь позволил людям совершить столько подлостей, то лучше б его не было… Но я солдат… а солдат должен во что-то верить. Когда идет на смерть.

— Вы идеалист.

— Все военные люди идеалисты. В конце концов, они рискуют жизнью. Им хочется знать, ради чего.

«Или Лапшин не так уж пьян, или русские люди чем пьянее, тем больше вдаются в философию», — сделала вывод Натали.

— Вы женаты? — решилась спросить Натали.

— Я лишился жены так же, как и вы мужа. Я одинок, как и вы.

— Ее убили?

— Вас интересуют подробности?

— Не рассказывайте, если это вам тяжело…

— Наоборот. Подходящий момент, чтобы излить душу. — Молодой Лапшин оскалил зубы в ухмылке. Он стал похож на волка, загнанного в ловушку и готового к последней смертельной схватке. — Она была со мной в Кабуле. Я был на боевой операции, а она хозяйничала на кухне в нашей квартире в офицерском городке. Кто мог знать, что «духи» — душманы выпустят ракету и она попадет именно туда, где жены ждали своих мужей.

— Боже мой! — воскликнула Натали.

— Но она готовила еду не для меня, а для своего любовника. Для тыловой крысы, подобной товарищу Кириченко. Этих типов мы ненавидели больше, чем моджахетдинов. С ними мы встречались на поле боя, а эти гады шептались у нас за спиной, строчили доносы и трахали наших женщин. Ракета накрыла обоих голубчиков. И хозяйку, и гостя. Их кусочки собрали, сожгли вместе и ссыпали в одну урну. Мне нет дела, где ее захоронили. У армии и КГБ свои давние счеты! С первых лет революции. И КГБ по этим счетам скоро заплатит. А неизвестному душману я благодарен. Он выполнил за меня часть работы…

Натали не очень верила рассказу молодого генерала. Скорее всего он сам, собственноручно, снарядом или миной разнес в клочки свою жену, ее любовника… свою любовь. Он явно был способен совершить такой поступок.

Александр вдруг рассмеялся.

— Вы подумали, что я вам рассказываю страшные сказки? Глупый пьяный дядя напугал до смерти бедную девочку.

— Душераздирающая история. — Натали вздохнула с облегчением. Ситуация, казалось, разрядилась.

— Но правдивая.

— Кое-что вы в ней переврали…

— Конечно! Чтобы выглядеть перед вами поинтереснее. Но женщину не обманешь. Тем более такую опытную, как Наталья Невски! — Генерал рассмеялся. — Теперь я вам расскажу правду без прикрас. Я был молод и глуп, когда женился. Отец противился как мог и оказался в конце концов прав. Моджахетдин избавил меня от мерзкой процедуры развода и помог мне сделать карьеру. У нас ведь принято, что советский офицер должен быть морально устойчив и иметь крепкую семью. Мне повезло. Я вернулся в Москву генералом, да еще «с сединою на висках», как поется в песне, пережившим потерю горячо любимой супруги. Только вы, Наталья, знаете мою тайну. Что из этого следует?

Шутил или не шутил Александр? По его виду трудно было догадаться. Только что он был, казалось, пьян в стельку, а теперь выглядел трезвым, собранным, как хищный зверь, готовый к прыжку. В полутьме спальни его глаза светились желтыми огоньками, как два зажженных фонарика. Натали коснулась рюмки дрожащими пальцами. Александр наклонил графин и стал лить в рюмку коньяк.

— Достаточно, — сказала Натали, отводя рюмку в сторону. Капля коньяка упала на ее запястье.

Александр слизнул каплю языком. Натали встрепенулась. Коньяк выплеснулся из рюмки.

— Я вас смутил? — осведомился Александр.

— Скорее вы меня удивили, — солгала Натали.

С первого же момента их встречи в Кремле Натали ожидала подобных действий с его стороны. Женщина всегда инстинктивно чувствует, когда мужчина желает ее. Но его поступок был не похож на ординарный поцелуй и возбудил в ней ответную тягу к мужчине, склонившемуся над ней. Может быть, сказывалось то, что уже три месяца к ее рукам, губам, телу никто не прикасался…

Он развернул белоснежный платок.

— Разрешите, я вытру вашу руку?

— Не беспокойтесь.

— Я вижу, вы где-то поранились. Откуда у вас эта царапина?