Андрей Остальский - Синдром Л

Они переглянулись. Полковник говорит с досадой: «Но теперь она фамилию знает. Это меняет дело. Она теперь два фрагмента, так сказать, видит. Можно уже о чем-то и догадаться».

Вот тут мне страшно стало. Думаю: они сейчас меня убьют. Сами допустили промах и, чтобы его скрыть, меня как раз и ликвидируют. А они еще переглянулись так… нехорошо. Генерал говорит: «Она еще и Александра вдобавок». — «Что? — говорит генерал. — Не может быть!» — «Гражданка, — говорит, — вас как зовут? Не фамилия, фамилию мы знаем. А имя». Я говорю: «Александра. Александра Андреевна. А что? Что такого странного? Имя как имя». Они опять переглянулись. Генерал говорит: «Бред какой-то». Полковник пожал плечами. «Все бывает на свете. К самым диким совпадениям надо быть готовым, когда операцию планируешь». Так он это сказал: и так генерал губы поджал, что было понятно: это шпилька, и весьма болезненная. Намек на какие-то только им известные обстоятельства. В общем, подумала я, скоро этот полковник станет генералом, а генерал… неизвестно кем. Может, и никем.

Генерал меж тем меня спрашивает: «А может, вас еще иногда и Шурочкой называют?» Я говорю: «Ну называют. Некоторые. Хотя мне не нравится совсем».

Тут у генерала совсем нервы сдали, он как заорет: «Да кого волнует, дура, нравится тебе это или нет!» Полковник отвернулся. Генерал взял себя в руки и говорит: «Так я все-таки ответа на вопрос не услышал: кто вам позволил Ганкину свидания назначать, обещать приехать и так далее?» — «Так я же по инструкции действовала, товарищ генерал!» — «По какой, к дьяволу, инструкции, вы должны были время тянуть, пока мы тут не определились».

В общем, начались препирательства. Я утверждала, что виноват оператор, не вовремя зажегший зеленую лампу, оператор, которого вызвали для разбирательства, все на меня валил. Но это все неинтересно. В итоге они бросились по спецсвязи у какого-то высокого начальства указаний просить, что теперь делать. Потом меня опять вызвали.

Теперь уже полковник говорил, а генерал в сторону смотрел. «Вы, — говорит, — Александра, сами виноваты, из-за вашей ошибки теперь такая каша заварилась, что вы должны нам помочь ее разварить. У нас совсем времени нет. Другой исполнительницы в пятницу вечером мы все равно не найдем». Посмотрел на часы и говорит: «Вот, полчаса осталось, а нам надо еще до Профсоюзной доехать». Я ничего не понимаю, стою и буквально глазами хлопаю. Тут полковник подсунул мне документ аж на пяти страницах убористым шрифтом. Говорит: подписывайте скорее. А у меня от волнения буковки сливаются. Ничего прочесть не могу. Полковник увидел, что я в затруднении, говорит: давайте я вам суть быстро изложу. Вы поступаете в полное мое распоряжение. Выполняете любые мои приказы. Любые! Беспрекословно. Без споров и обсуждений! Скажу: до утра трахаться с этим мужиком и безумную любовь изображать, значит, будете трахаться и изображать. Скажу: ноги ему мыть, будете мыть и радоваться. Скажу: горло ему перерезать, перережете без разговоров. И далее вы здесь предупреждаетесь: неподчинение приказу приравнивается к государственной измене. Наказание — расстрел. За разглашение всего связанного с документом и операцией как таковой — тоже расстрел. Понятно? Подписывайте!

У меня руки дрожат, но я все-таки пытаюсь этому безумию сопротивляться. Говорю: я не хочу этого подписывать. Полковник говорит: тогда у меня нет другого выхода, как немедленно, сию секунду секционировать вас в Семашко по категории «А». Я думаю, наверно, блефует полковник. А если нет? Вы, Саша, наверно, и не знаете, что это такое? Семашко — это раньше крупная психиатрическая больница была. А теперь там тюремный госпиталь. Есть в Семашко отделение «А» — туда помещают сошедших с ума психиартов. Вы же знаете, в этой профессии повышенный шанс заболеть психически — профессиональный риск. До четырнадцати процентов в среднем поражены оказываются. А сумасшедший психиарт — по определению, серьезная угроза государству. В Семашко долго не живут. И никто никогда оттуда не выходит. Ходили слухи, что иногда и здоровых отправляют — кто сильно провинился и начальству насолил. Я не верила, но, видно, правда. Карательная психиатрия. Подписала я их проклятую бумагу. И меня повезли — к вам домой, на Профсоюзную.

— И что? — спросил я. — Что дальше-то было?

Александра молчала. Смотрела в сторону.

— Трудно, извините. Сейчас скажу…

Я решил помочь женщине.

— Давайте я подскажу. Мы с вами любовью занимались, да?

— Да, — тихо ответила Александра.

Тут мы оба замолчали. Задумались. А я незаметно ее рассматривал. Никаких резко отрицательных эмоций ее сообщение у меня не вызвало. Ну, переспали, что ж такого? Дело житейское…

— Ну и как было? — спросил я.

— Отвратительно! Просто отвратительно! — горячо воскликнула она.

Я расстроился.

— Ну уж… неужели так ужасно?

— А как вы думаете? Что я должна была ощущать? Когда вот так, под дулом пистолета фактически… это же изнасилование, чистой воды…

— А я? Я как себя вел? Как джентльмен, надеюсь?

— Если бы… как животное!

Я совсем огорчился.

— Ну уж… Не может быть… я, конечно, бабник… ну бывший, скажем… Но к дамам всегда относился ласково, нежно, предупредительно… В том числе и в постели… Вы вообще, Александра, точно меня ни с кем не путаете?

Она помотала головой. Сказала:

— Но вы ни в чем не виноваты. Вы были в состоянии транса. Мозг вам отключили.

— Это каким же образом?

— Сначала я вам — по приказу полковника, разумеется, — веровол в коньяк всыпала… А вам, наверно, известно, какая эта жуткая смесь — веровол с крепким алкоголем… Бр-рр… Я думала, вы умрете. Но вы крепкий оказались орешек… Даже эрекция была вполне… активная… к моему сожалению.

Потом, когда мы уже закончили, подъехал дежурный психиатр и вколол вам что-то внутривенно… И небольшой сеанс гипноза провел. Но при этом мне присутствовать уже не разрешили.

Еще почему-то вашу записную книжку искали, очень радовались, когда нашли… Полковник ее полистал, одну страницу, по-моему, вырвал или две.

— Какие наглецы… — не удержался я. — А я-то все думал да гадал, как это так получилось.

— Полковник сказал: все равно он ничего помнить наутро не будет. Или кое-что. Но не то, что на самом деле было. Синдром Л.

Я вздрогнул. Спросил:

— А это еще что такое? Звучит зловеще.

— Да уж… У нас в институте некоторые верили, что название надо расшифровывать как Синдром Любви. Чушь, конечно. Всеобщая неграмотность. Там на самом деле латинская буква должна быть — L. В честь Альберта Лоуи. Это был знаменитый британский психиатр. Ну и биохимик, и фармацевт тоже. У него все три этих образования были. Он много чего хорошего и полезного сделал для медицинской науки, впервые шизофрению правильно классифицировал… А то до него под этим названием чуть ли не десятки совершенно разных болезней фигурировали. Но у него было странное хобби… Знаете, англичане, они же эксцентрики. Он в свободное от работы время упорно разрабатывал тему искусственно вызванной амнезии. Надо, говорил, научить людей забывать. А то невозможно жить с некоторыми воспоминаниями.