Золотые рельсы - Эрин Боумен
Но статья вызывает у меня раздражение еще и по другой причине — детали головоломки не складываются. Люди шерифа хотели поставить себе в заслугу «избавление Территории» от Лютера Роуза и подтасовали факты. Это понятно и логично. Но почему же им не пришло в голову приписать себе и убийство «ужасного Малыша Роуза»? Почему они не решились выставить его тело на всеобщее обозрение? К чему было устраивать «опознание по шляпе»? Ведь Риз никак не мог находиться в грузовом вагоне — Роуз смертельно ранил его в прерии, недалеко от железнодорожных путей.
Если только…
Земля уходит у меня из-под ног.
Когда мы с Кэти приехали на место перестрелки, я не нашла никаких следов борьбы и решила, что люди шерифа забрали с собой полумертвого Риза — он едва мог сидеть при нашем расставании. Но что, если он собрался с силами и сумел подняться на ноги? Он мог тогда вскарабкаться на лошадь, которая бежала за мной от дома Колтонов и осталась у трупа Роуза. Что, если Ризу удалось спастись?
Люди шерифа изрядно наследили на поляне и вокруг нее. И я, в расстроенных чувствах, вполне могла не заметить отпечатки копыт лошади, удаляющейся от этого места — в любом направлении. Что, если люди шерифа, вне себя от радости при виде трупа Лютера Роуза, тоже проморгали их? Они могли решить, будто главарь «Всадников» скончался от ран, полученных в поезде, а когда узнали про тело, найденное в грузовом вагоне, приписали его Ризу. На самом деле там встретил свой ужасный конец другой «Всадник», а Мерфи удалось ускользнуть.
Конечно, неясно, почему, взобравшись в седло, он не поехал к Колтонам. Их жилье — ближайшее к железной дороге на много миль вокруг. Может, Риз заблудился или был слишком слаб, чтобы править лошадью? Или услышал приближение людей шерифа и спрятался, а когда отряд отбыл с трупом Роуза, у него не хватило сил, чтобы двигаться дальше. Да, вероятность, что Риз мертв — умер в одиночестве где-то на просторах прерии, — очень велика. Но если он жив…
Если есть хоть маленькая надежда, что он где-то прячется…
Я знаю, что должна сделать. Я обещала это ему.
Я должна рассказать правду о Ризе Мерфи.
* * *
Я еду в тряском дилижансе до Марикопы, потом на поезде на запад, до Юмы.
И в вагоне, разглядывая обложку своего дневника, думаю, что поставила себе невыполнимую задачу. За окном до горизонта простирается прерия. Я прочла газету от корки до корки. Среди прочего нашла материал о самоубийстве дяди Джеральда. Мы с мамой охарактеризованы как «абсолютно здравомыслящие» жертвы «клеветнических нападок ныне мертвого предпринимателя», а дядя назван «нечистым на руку дельцом». Итак, вот оно — напечатано черным по белому — значит, люди поверят, что это правда.
Мой карандаш гораздо эффективнее винчестера. Слова имеют великую власть, невероятное влияние, и об этом нельзя забывать.
Я открываю дневник и начинаю писать. Слова приходят не сразу, сначала они тяжеловесны и неуклюжи, и мне трудно соединять их в предложения. Но спустя какое-то время они начинают течь свободно, потому что идут от сердца, и вскоре я едва успеваю их записывать.
Это будет очерк о человеке, которого я знала как Риза Мерфи. Он не святой, но и не злодей, его терзали чувство вины и призраки прошлого. Ему приходилось жить по чужим бесчеловечным правилам и принимать трудные решения. Но в самом важном он всегда делал правильный выбор, хотя рос и становился мужчиной под бдительным присмотром самого настоящего дьявола, главаря «Всадников розы» Лютера Роуза.
Я пишу историю жизни Риза в вагоне, похожем на тот, в котором самым драматическим образом пересеклись наши жизненные пути. И, когда приезжаю в Юму, сразу после встречи с мамой иду в редакцию «Инквайрер».
Глава пятьдесят вторая
Шарлотта
«Подлинная история Малыша Роуза» выходит неделю спустя после сообщений о смерти Риза.
Через несколько дней ее печатают все газеты Территории, и телеграф приносит в редакцию «Инквайрер» все новые и новые просьбы о перепечатке. Общественность бурлит. Многие изменили свою точку зрения. А достоверность сведений, представленных людьми шерифа после опознания обезображенного трупа, теперь вызывает сомнения практически у всех. Идея, что Риз Мерфи — Риз, а не «ужасный Малыш Роуза»! — скончался в полном одиночестве в прерии после того, как искупил все свои грехи, находит горячий отклик. Начали циркулировать слухи, что он мог выжить.
Но на каждого благодарного читателя, питающего такую надежду, находится другой — тот, кто считает, что у меня не все дома. Меня называют лгуньей и любительницей сенсаций, сочувствующей ворам и убийцам.
Мои мотивы подвергают сомнению. Я получаю угрозы, призывы прекратить «засорять своими измышлениями газеты» и предложения кропать романы вместо статей. Но отступаться я не намерена. Во-первых, газеты призваны сообщать читателям правдивые сведения, а история Риза именно такова. А во-вторых, после того, как я годами слышала от дяди Джеральда, что женщинам не место в журналистике, идти на поводу солидарных с ним мужчин мне как-то не с руки.
Просьбы о публикациях продолжают поступать, и спустя всего две недели мой очерк выходит в неимоверном количестве газет — я и представить себе не могла, что их так много. Кузина Элиза написала мне, что прочитала «Подлинную историю» в «Питсбургском вестнике» — том самом, где начала свою карьеру Нелли Блай. Я прихожу в восторг и едва не лопаюсь от гордости.
Примерно через месяц после первой публикации, когда шумиха вокруг очерка начала утихать, в редакцию «Инквайрер» на мое имя приходит очередной конверт. Я не без колебаний вскрываю его, ожидая прочесть очередную отповедь негодующего читателя. На листке бумаги внутри всего одна строчка:
Мне понравилось. Спасибо. РМ
Я бросаю письмо на стол и, подскочив к окну, распахиваю его.
Вдали на станции стоит под парами локомотив. Пассажиры заполняют вагоны. По улице едут повозки и экипажи, пешеходы спешат по своим делам. Ну конечно, Риза нигде не видно. Разумеется.
Раскрасневшись от смущения, если не стыда, я захлопываю раму.
Кажется, ничего не изменилось. Душу Риза по-прежнему отягощают боль и неизбывное чувство вины, и он, похоже, считает себя недостойным нормальной жизни, к которой всегда стремился.
