Нарисуй мне дождь (СИ) - Гавура Виктор Васильевич "gavura"

Я отказался, наотрез, и уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг над головой раздался треск раздираемой парусины и у моих ног в землю вонзился трепещущий зигзаг молнии. Всполох блескавицы высветил все вокруг слепящим светом сверхъестественной белизны! Оглушительно короткий удар грома прогремел тотчас за ней, под ногами дрогнул асфальт, и оконные стекла зазвенели так, будто рассыпались вдрызг. Тяжелые дождевые капли с глухим перестуком шлепались вокруг, разбиваясь в мириады крошечных брызг, оставляя звездчатые пятна на мостовой. Барабанная дробь дождя нарастала со стремительностью приближающегося экспресса. Поднялась пыль, миг ‒ и расколотое небо с грохотом обрушилось на землю.

Потоки воды, летящие с возмущенных небес, стеной стали у меня на пути. Ливень низринулся тяжелым водяным обвалом, перемежаясь яростными порывами ветра с косо секущими батогами воды. Выбора не было, и я пошел. Почему бы и нет? Все для меня было в прошедшем, минувшем и бывшем. Потерявшись в миллионном городе, я не встречал своих бывших друзей. Я навсегда забыл и никогда не вспоминал о том, что здесь произошло. Никогда, ни о чем. Как там, в песне поется:

Никогда не говори «никогда» ‒ это слово из лексикона Судьбы. В глубине души я знал, что когда-то сюда вернусь. И вот, я здесь. Не вернется вчерашний день, но в «Чебуречной» ничего не изменилось. Тот же чад пережаренного масла из кухни и рыжая Софа переругивается с промокшими до нитки грузчиками, подкатывающими бочки с пивом. Среди них особо живописен один, в наброшенной на голову мокрой дерюге и печальными глазами на изнеможенном лице, как на иконах древнерусского письма. Он что-то робко спросил у Софы, та охотно откликнулась:

– Та х... тебе в томате, а не пива! Свиняча морда, шоб тебя холера задавила!

Как ни яростна была гроза, но выплеснув свой гнев, она теряла силы. Ветер утих, вспышки молний стали реже, только где-то неподалеку глухо ворчал гром, но грозное могущество его убывало. За окнами отвесно падали тяжелые струи дождя. Пустой зал, понедельник, не базарный день. За нашим столом у окна пьяная Кланя с двумя кавказоидами. Она не изменяет своим привязанностям, видно по-прежнему отдает предпочтение анальному сексу.

Помню здесь, на пороге «Чебуречной», два подобных типа, курили и судачили о Клане. Оба одинаково черные, приземистые. Один, до глаз заросший щетиной, похожей на сапожную щетку, говорил другому, такому же, с шевелюрой собачьей шерсти, растущей от бровей: «Давай, я не против… Но у нее мандавошки, их тут называют лобковыми вшами, она меня ими заразила, а говно у нее кишит глистами, я их вижу каждый раз, когда достаю свой член из ее зада».

Кланя ничуть не изменилась, все так же заливисто хохочет, запрокидывая голову с растрепанными волосами. Я подошел к ней поздороваться, а может, и дать кому-то в зубы, настрой подходящий. Не могу понять, почему одних людей называют симпатичными, в то время как другим, так и хочется дать по морде?

Рядом с ней сидит красивая девчонка. Взглянув на нее, понял, что она явно не в себе. С усердием, граничащим с неистовством, черкает шариковой ручкой по неровно оторванному листу из школьной тетради в клетку. В некоторых местах ручка уже прорвала бумагу. Мне знаком этот детский локоть торчащий из дыры в сетку прохудившейся мужской рубахи. Только вот… ‒ волосы? Русые, до плеч, с проседью, я их не знаю. Да это же Ли!

– Ли?! Что ты делаешь? – вырвалось у меня.

Она меня не узнала. Загадочно улыбнулась, подкатив под лоб скошенные глаза. Это была улыбка идиота. В углах ее рта пенилась слюна. Спотыкаясь на каждом слове, она мне ответила:

‒ Я рисую дождь.

_____

Гавура Виктор Васильевич

Home page: http://www.gavura.narod.ru