Путь отмщения - Эрин Боумен
Когда месяц спустя дочь коммерсанта из Прескотта выходит замуж, я вместе с Бентонами еду на свадьбу. Ожидаются танцы и веселье, и я решаю, что имею право развлечься. Надеваю платье — одно из тех, которые отдал мне Джо. Непривычно снова чувствовать, как ребра сдавливает корсет, а вокруг ног колышется юбка. Правда, я так и не забрала волосы кверху, как раньше. Распущенные пряди по-прежнему не достают даже до плеч.
Я пью чай с сахаром. Притоптываю ногой в такт музыке. Моррис приглашает меня танцевать.
На нем приталенный пиджак и галстук-бабочка — настоящий франт, не то что за прилавком «Голдуотерса», — и от него пахнет табачным дымом. А еще горным воздухом и пряностями. Эти запахи напоминают мне о Джесси.
— Ты подстриглась, — говорит Моррис, когда мелодия заканчивается.
— Ага.
— Мне нравится. Тебе идет.
Я улыбаюсь. Моррис заливается румянцем. Почему-то именно в этот момент я понимаю, что у меня все наладится. Даже если обида никогда не пройдет до конца, даже если мое сердце будет вечно тосковать по упрямому ковбою с прищуренными глазами, я справлюсь. Наверняка справлюсь.
В последующие дни я, как могу, обрабатываю поле, и мне удается спасти большую часть урожая. Я сажаю цветы на могиле па и возле крыльца. Погода начинает портиться, сумерки опускаются все раньше, принося облегчение после изнуряющей жары. В очередной день рождения па я пеку пирог и объедаюсь им, пока не начинает болеть живот.
Почти все золото с гор Суеверия я закапываю под мескитовым деревом и только небольшую часть храню в кожаном кисете па, который держу под матрасом в жестяной коробке для бутербродов. Там же лежат мои документы, договор на участок и фотография, где мы вместе с отцом и матерью. Поначалу, вернувшись домой, я хотела оторвать часть с ма. Теперь я рада, что удержалась. Эта фотография — единственное, что осталось целым в моей жизни.
Проходит некоторое время, и я наконец начинаю спать спокойно, не вскидываясь по нескольку раз за ночь, хотя кольт всегда кладу рядом.
Лето незаметно сменяется осенью, и в одно слишком холодное для начала октября утро я смотрю в окно и вижу на дороге одинокого всадника. Он останавливается у ручья, дает лошади напиться и сворачивает на мой участок.
Я беру ружье и выхожу на крыльцо.
Всадник приближается, хотя не особенно спешит. Он лениво раскачивается в седле, правя одними бедрами и почти не налегая на стремена. Первым делом мне удается разглядеть вороную масть его коня. А потом я вижу, как ветер треплет платок винного цвета, повязанный на шее седока.
Я отставляю ружье в сторону и бросаюсь навстречу.
Он натягивает поводья за несколько шагов до меня и спрыгивает с Бунтаря.
— Кэти. — Он приподнимает шляпу и окидывает прищуренным взглядом все, что видит вокруг: мою фигуру от кончиков ботинок до макушки, сарай, поле, дом, белеющий свежими, еще не потемневшими от смены времен года досками. — Я думал, он сгорел, — говорит он, кивая на дом у меня за спиной.
— Я отстроила его заново. После всех этих безрассудных погонь по горам Суеверия у меня осело кое-какое золотишко.
— Надо было мне приехать и помочь тебе.
— Да. Надо было, — резко отвечаю я, потому что все еще злюсь.
— Меня задержали. Пришлось перегонять скот в Лос-Анджелес. Бенни был в ярости, кричал, что за мной должок. Перегон выдался долгим и трудным, сплошь по пустыне, в города мы почти не заезжали. Я бы написал, но не знал, вернулась ли ты в Прескотт. Пришлось расспрашивать о тебе в городе, чтобы найти сюда дорогу. — Он чешет заросшую щетиной щеку, и я проглатываю вертящееся на языке замечание, что уж письмо-то он мог бы попытаться отправить. — Ты не думай, я не ищу отговорок, просто объясняю, почему не писал, — добавляет он.
Я молчу.
Он роется в седельной сумке и достает оттуда сверток в коричневой бумаге, обвязанный бечевкой, и протягивает мне:
— Вот, привез тебе.
Я удивленно вскидываю брови.
— Просто возьми. Пожалуйста, Кэти. Я проделал такой путь, чтобы извиниться за столь долгое молчание, и теперь…
— Ага, так вот зачем ты приехал? А то раньше об извинениях ни слова не было.
Джесси Колтон продолжает стоять, держа сверток в протянутой руке и умоляюще глядя на меня.
Я выхватываю у него сверток и разрываю обертку.
Сначала вижу переплет, потом обложку. «Маленькие женщины»! Я бережно провожу пальцами по золотым буквам названия.
— Оказывается, в Лос-Анджелесе есть ужасно милая книжная лавка, — говорит он. — Ну и после всех этих безрассудных погонь по горам Суеверия у меня осело кое-какое золотишко.
Он ухмыляется, да я и сама с трудом сдерживаюсь, чтобы не улыбнуться в ответ. Однако поджимаю губы и кидаю на него строгий взгляд.
— А если я решила оставить прошлое позади и жить дальше? И знаешь, Джесси, у меня даже получается. Не могу же я просто сидеть и ждать.
— Я и не думал, что ты будешь ждать. Каждый день нашей разлуки я молился о том, чтобы снова отыскать тебя и чтобы ты меня приняла. Я так виноват! Когда ты сказала, что тебе некуда возвращаться, я ведь дал понять, что ты всегда можешь вернуться ко мне, а сам сбежал. Но мне было слишком… тяжело. — Он морщится, как от боли. — Каждый раз, когда я думал о тебе, мне тут же вспоминался Билл. У меня ушло много времени, чтобы разделить эти воспоминания, думать о каждом из вас по отдельности и больше не испытывать злости и скорби при мыслях о тебе.
Я глажу кожаный переплет, провожу пальцем по корешку книги.
— Ты прочитал? — спрашиваю я.
— Осилил страниц десять, потом заснул.
— Джесси Колтон!
— А не хочешь сама почитать мне? Вслух. Думаю, так будет лучше.
— Можем попробовать.
Он выпускает поводья Бунтаря и делает шаг ко мне.
— Сегодня вечером?
— Ты хочешь остаться?
— Если позволишь.
— Джесси, я вообще не хотела, чтобы ты уходил.
— Я и не ушел. Просто отлучился на время.
Он приподнимает мне подбородок согнутым пальцем, пока мы не встречаемся взглядами. Глаза у него орехового цвета. Раньше я не замечала.
— Можно? — спрашивает он и наклоняется так близко, что шепчет почти в губы. — Можно мне остаться?
— Да, — отвечаю я. — Думаю, да.
Он целует меня нежно и крепко. И снова все плывет, как в тумане, но теперь мне уже не страшно. Я притягиваю его ближе и возвращаю поцелуй, отбросив прочь заботы и тревоги.
Он кружит меня в беззвучном танце, но в этот раз я не жалуюсь
