Татьяна Устинова - Закон обратного волшебства

Он не сделал попытки открыть ей дверь, просто обошел машину и уселся со своей стороны. Наталья потянула за ручку. Ручка была холодная и влажная.

— Илья, куда мы… Поедем? В кино?

Он удивился.

— Ты хочешь в кино?

У нее вдруг заболела голова. Так иногда бывало — голова начинала болеть с виска, остро, как будто шило вставили.

— Я не хочу в кино. Хочу домой. Ты меня подвезешь?

Илья сбоку посмотрел на нее и вытащил из пачки длинную, коричневую сигарету. Наталья знала — он курит какие-то странные сигареты.

— Нет. Не подвезу.

— А зачем тогда ты вытащил меня из маршрутки? Такой… цирк устроил?!

— Я?.. Это ты все время устраиваешь цирк.

— Я ничего не устраиваю, Илья! Я знаю, что все это… глупости, а у меня нет времени на глупости! У меня работы полно… и семья, и… все такое!

Он выдохнул дым почти ей в лицо. Голос его изменился, стал скрипучим — от дыма, наверное. Крепкие очень сигареты. Зачем он такие курит?..

— У тебя семья?! Какая, блин, семья?! Мама с папой ждут к восьми тридцати и ни минутой позже?! Или этот хрен моржовый твоя семья?!

Наталья оскорбилась:

— Отвези меня домой.

Он нажал кнопку на двери, стекло поехало вниз, и он далеко на шоссе отшвырнул свою сигарету.

— Да и черт с тобой, — сказал он устало. — Домой так домой.

Тут Наталья поняла, что ничего в жизни ей так не хотелось, как чтоб он опять позвал ее в кино, а она бы согласилась, наплевав на все: на Виктора с его мамашей, на колбасу в пакете, на то, что сегодня у нее вечер готовки — она готовит впрок на несколько дней вперед.

Ну вот. Чтобы они пошли в кино и смотрели там….. что он предлагал?,. «Заповедник» с троллями, гоблинами и поцелуем в финале — ей ведь так нравится, когда поцелуй в финале! А потом долго ели бы в ресторане, и поехали бы к нему, и он стал бы к ней приставать на диванчике перед телевизором, и гладил бы шею, и не отрывался от ее губ, и тискал, и прижимал, и делал больно. Говорят, что есть мужчины, которые все это умеют.

Илья закрыл окно, прицелился, глядя в боковое зеркало, а потом рванул с места — взвизгнули колеса, и Наталья стукнулась затылком в подголовник. В машине было тепло и очень уютно, какие-то лампочки горели, радио негромко пело иностранную песню про иностранную любовь, должна быть.

Наталья зевнула и испугалась, что зевнула. Нельзя зевать во время выяснения отношений.

Может, не заметит?

Но он все заметил. Он всегда и все замечал, что с ней происходило.

Молчание накрыло их и оказалось глухим и очень долгим.

— Со мной так нельзя, — вдруг сказал Илья твердо. — Не знаю. Может, с кем и можно, а со мной нельзя.

Молчание порвалось с треском, как старое одеяло. Наталья осторожно на него взглянула. Он сунул в рот сигарету и шарил рукой, искал зажигалку. Наталья видела ее, болтавшуюся в нише на щитке, а он не видел. Она взяла зажигалку и ткнула ему в ладонь. Он опять покосился и прикурил — пламя осветило подбородок и губы.

Наталья быстро отвернулась.

Интересно, как он целуется?..

— Как… с тобой нельзя?

— Я не умею играть в эти игры! — сказал он с досадой. — Я, блин, ничего в них не понимаю! Я когда с армии пришел…

— Говорят — «из армии». «С армии» не говорят.

— Я когда пришел из армии, — заорал он неожиданно, — а эта… как ее… блин, как же ее? Ленка! Ленка замуж выходила. Понимаешь?! Она, значит, все это время знала, что мне от ворот поворот, а тому, значит, — замуж! Она мне два года писала, разлюли-малина и всякое такое. Жду, люблю, жить не могу, ты один мне отрада, ты один мне свет в окне! На присягу с матерью приезжала! А я, блин, не понимал, ничего. И мать молчала, расстраивать не хотела, потому что я… ну, короче, я любил ее сильно, и мать это знала! Я пришел, а мне — приглашение на свадьбу. Это она на всякий случай мне по морде решила дать, перед тем как жениться!

— Замуж выйти.

— Ну, выйти. Это она затем, чтобы я, значит, знал свое место. А то возомнил о себе, что она меня… тоже любит, а она дочка родителей богатых и все такое прочее. А я кто тогда был? Тогда я был никто, и по морде мне съездить — одно удовольствие. И я тогда решил — все, хватит. В двадцать лет оно, конечно, весело, а потом ни за что не попадусь! И в бабские штучки я не играю.

— В какие… бабские штучки?

Он озверел.

— Да вот в эти ваши! Фигли-мигли, поеду — не поеду, отвези меня домой, подари мне розу, а я еще посмотрю на твое поведение. Может, пойду в кино, а может, не пойду! А может, замуж пойду, а тебе пришлю приглашение, блин! На открытке с цветуями!

Наталья не выдержала и хихикнула, чего делать совсем не следовало, учитывая его… озверение.

— Чего?! Ну чего ты?!

— А это еще что за слово?

— Какое слово?! Дались тебе мои слова, а?

— Ну вот… это. Цветуи. Откуда ты его взял?

— Да какая тебе разница? Что ты к словам моим цепляешься? Я тебе совсем не про то говорю! Ты чего, не въезжаешь, что ли?!

— Я стараюсь, — быстро произнесла она. — Стараюсь въезжать.

— Молодец, — похвалил он и сильно затянулся.

Затянувшись, он позабыл, о чем говорил. Вернее, не говорил, а орал с таким пылом. Вид у него стал растерянный, он похлопал длинными темными ресницами, которые совершенно ему не шли, как будто он украл их у всемирно прославившейся своим идиотизмом куклы Барби. Похлопал и посмотрел на Наталью беспомощно.

— Ты говорил про приглашение на свадьбу… и цветуи на открытке. Кажется, именно так ты выразился.

Он все вспомнил и опять воодушевился:

— Да я еще и не так могу выразиться!

— Илья, мне было бы значительно проще, если бы ты наконец объяснил, что ты имеешь в виду.

Он вдохнул и выдохнул. Помолчал. Вынул изо рта сигарету.

— Я тебя конкретно прошу — не играй со мной в кошки-мышки. Я этого не умею. Не понимаю.

— А я и не играю. Я ни во что с тобой не играю.

— Ты мне скажи, и я не буду вокруг тебя кругами ходить. Зачем? Только время терять!

— Что сказать?!

— Я хочу, чтобы ты была со мной, — бухнул он мрачно. — Если тебе оно не подходит, значит, скажи сейчас. Чтобы я, часом, приглашения на свадьбу не получил. На чужую, в смысле. А то я, как мальчик, пристаю — в кино, в ресторан. Вот, за маршруткой ехал!..

У Натальи мгновенно перестала болеть голова.

По идее, вместо головы должна была бы заболеть душа, но она не заболела. Она постыдно возликовала.

Да еще как возликовала! Даже дышать стало трудно.

— Наташ? А, Наташ?

Она молчала. Осознавала важность момента.

— Нет, я знаю, — сказал он тихо, — есть вещи, за которые стоит бороться. Я… Вот за тебя бы я боролся. Только если бы тебе оно было надо. А то если не надо, так я тогда не буду. Чего я стану тебе жизнь портить? А то ты говоришь, что семья у тебя, а я думал, что у тебя не семья, а какой-то козел посторонний привязался, и ты от него не отвяжешься никак. А, Наташ?