По моим правилам - Зоя Анишкина
И я очнулась. Вырвала себя из этого состояния и мутными после наркоза глазами уставилась в потолок. Губы сухие облизала. Как же больно было, как же пить хотелось. Никакой эйфории. Криво усмехнулась. Девочки, нас намахали!
Повернула голову вбок. Вокруг все пищало, какие-то мониторы, больничные примочки и странный силуэт на обычном стульчике. Мне кажется, или это человек? Здесь? В реанимации?
Ну, я же не псих, понимала, что сюда бы не пустили. А потом глаза стали привыкать. Все существо потянулось к этому человеку, кем бы он ни оказался. Как же я его боялась!
Кем бы он ни был, сейчас я узнаю правду. Возможно, жестокую, убивающую. Но правду. Не готова я, но разве к такому можно подготовиться. Разве можно вообще как-то спокойно принять, что все пошло не по плану…
Столько крови… Я прекрасно понимала, что могла потерять ее. Ту часть меня, что самая лучшая, самая долгожданная, хоть когда-то я по дурости считала иначе.
Глаза защипало. Я постаралась сморгнуть, и наконец-то передо мной все стало проясняться. Я пошевелилась, и приглушенная боль тут же дала мне прочувствовать, насколько я еще жива. На все сто, как говорится!
Человек поднял глаза, и, даже несмотря на маску, я узнала его. Ее, точнее. Мои глаза широко распахнулись. Я ожидала увидеть здесь кого угодно, но не ее. Не свою маму.
– Мама… Я что, умерла?
Хриплые слова вырывались изо рта. Они разносились по палате, даже несмотря на писк аппаратуры. Мама дернулась, словно ее ударили. Бледная, худая, на ней лица не было.
Признаться, я истолковала это однозначно. Слезы заструились по щекам. Если она такая, если все так, то получается… Выходит, надежды нет совсем?
Она подскочила, а потом будто опомнившись, воровато осмотрелась и подошла ко мне. Руки ее тряслись, она сама дрожала как лист осиновый. Вот это встреча. Она теперь всегда будет приносить мне только боль?
– Уходи…
Это все, на что меня хватило. Не желаю слышать это от нее! Пусть она молчит! Только не эти слова, только не эту правду! Я не выдержу, закроюсь навсегда.
А мне бы… Если их обоих нет, мне нужен хоть кто-то, кто сможет быть рядом. Даже она. Она же моя мама, она должна понять! Обязана. Это уже не игрушки, это уже не просто выяснения отношений, травмы…
Не захотела быть со мной в радости, может, хоть на горе глаза откроются. Она застыла. Такая жалкая, измученная.
– Мар… Рита, прости меня. Я все понимаю, но я… Я не хочу больше исчезать из твоей жизни. Из вашей. Не прогоняй, прошу.
Она плакала, а я чувствовала боль. Боже, сколько же ее я сотворила своими руками, сколько ее вылилось на меня за столь короткий срок. Снова слезы. Ее, мои!
Да какая разница. Она снова о себе думает. Снова просит за себя. А как же я, как же я, мама?!
– Хоть раз в жизни подумай о том, что я чувствую. Как я могу вообще что-то решать сейчас. Когда потеряла все… Уходи. Уходи, пока не стало слишком поздно.
Не знаю, откуда у меня силы говорить. Не знаю, откуда я вообще брала эти эмоции. Аппаратура вокруг запищала. Заходила ходуном, в палату вошли врачи, неодобрительно посматривая на мать. Выгоните ее уже!
Но на это требование не хватило слов. Сил не хватило. Я лишь услышала:
– Мамочка, вы чего это нервничать вздумали. Хватит с вас, молоко кислое будет. А дочке вашей силы нужны. Папа у вас замечательный, но не стоит их одних надолго оставлять.
Бойкая высокая доктор с выбивающимися из-под шапки белокурыми волосами сверкала голубыми глазами. Я же смотрела на нее как идиотка. В смысле, дочь, в смысле, папа?
Вот тот момент, когда силы появляются, когда сердце не то что не успокаивается, оно вообще способно остановиться в одну секунду. Аппаратура с ума сошла реально, а я услышала:
– Виктория Егоровна, еще добавить успокоительных?
– Да, Вера, еще немного. Маргарита, вы меня слышите? У вас все хорошо! Ваша дочь здорова, немного недоношена, но с ней все хорошо будет. И муж ваш меня чуть не задушил, когда ему сказали. Грозный такой. Зато от девочки не отходит. Даже вон маму вашу не пустил.
Доктор выдала это быстро, порывисто, явно недоумевая, что вызывает у меня такую реакцию. А я не верила ей. Не верила! Какая-то смазливая блондинка молодая. Я видела новости по аварии своими глазами! Видела кровь!
Резко повернулась к матери, та тоже стояла, явно ничего не понимая. Медсестра пыталась тактично ее вывести, но она сопротивлялась. А потом поймала мой взгляд. Сил спросить не было. Совершенно.
У меня вообще сил ни на что не осталось. Глаза закрывались. Они слипались, и я понимала: лекарства действуют. Но, несмотря ни на что… Мама, ну же!
Я цеплялась за ее лицо взглядом, пока не услышала:
– Рита, Миша меня к ней не пустил! Но я видела! У меня самая прекрасная внучка на свете!
Потом ее вытолкнули в коридор, и мы остались с врачом и еще кем-то вместе. Перевела взгляд на девушку. Она, видя мое состояние, хмуро изучала лицо. Я неистово боролась со сном. Прошептала:
– Это правда?
Врач сначала не поняла. Сначала просто недоверчиво хлопала глазами, а потом спокойно сказала:
– С вашей дочерью все хорошо, с ней сейчас ваш муж. Клянусь вам своими шестью детьми. А у меня, знаете ли, три двойни. Я знаю, о чем говорю.
Она улыбнулась, но тревога в ее голосе никуда не делась. Уже мягче она положила кисть на мою ладонь и осторожно сжала ее:
– Была тяжелая операция, но все позади. Все живы и здоровы. Отдыхайте, Рита, позвольте себе уже расслабиться.
Ее голос доносился откуда-то издалека. Нет, не последние слова. А те, что сейчас мой муж с нашей дочерью. Живые. Оба.
Одинокая слезинка скатилась по щеке. На большее я была не способна. Но душа потихоньку оттаивала. Хорошо… Все будет хорошо. Они живы…
Глава 59. Виктория Егоровна
– Вера, кто пустил в реанимацию мать? Сдурели совсем? Или мне напомнить про косяк с оповещением? Люди больше часа не знали, что ребенок жив и здоров!
Нет, знакомства знакомствами, но Милославского с его бабами надо послать… Перед глазами встал образ измученной рыжей девушки. Мне и в голову не могло
